Хохоток по ту сторону провода: заинтриговало. Побеждает, однако, другое, похоже — характер.
— Я уезжаю в командировку, мне некогда, если вам нужно, позвоните через полмесяца. — А номер телефона все-таки записал.
Звонит через двадцать минут: не устоял перед женским приглашением, встречу назначил, смешно сказать, в пивбаре.
Первое впечатление оказалось самым точным. Внешне — импозантный, солидный, значительный и размерами, и какой-то, как бы потаенной, скрытой значительностью.
Но это пока молчит. Стоит раскрыть рот, и человек уменьшается до размеров лягушки: самоуверенный, самовлюбленный, нагло-пустой, безмерный эгоист.
В пивбаре провел куда-то в подвал, где чмокают и пыхтят насосы. Заметила: подмигнул женщинам в белых халатах — даже встречу эту проводил напоказ, с каким-то глупым смыслом.
Сидеть было негде. Он оперся о бочки, самодовольно расплылся — вон сколько вариантов задала она Колиному отцу, только соображай.
— Чем обязан?
— У вас есть сын?
Щеки съехали вниз, опали.
— А вы — кто?
Назвала должность, место работы. Про Колю пока ни слова.
Фанаберия снова взяла верх, да, это была обыкновенная фанаберия, а не душевная широта, не мужское мужество, как он ни старался, — ведь за мужеством признания всегда должны стоять поступки, а тут одна болтовня.
— Да, это я виноват, Валерия тут ни при чем! Это я ей сказал: из роддома с ребенком не возвращайся.
Он петушился, распускал павлиний хвост:
— Вы Валерию не судите!
Она попробовала выяснить — не для него, для себя:
— И что же? Вы ни разу не захотели его увидеть? Ни разу не вспомнили?
Но терра инкогнита, неизвестная территория, оказалась до смешного известной и до крайности узкой:
— Какое ваше дело?
Вот и все. Мелодия для одного пальца. Бездушие предельного эгоизма. Откровенность не мудрости, а бесстыдства и безнаказанности.
Ей хотелось повернуться и уйти. Выдумать какую-нибудь отговорку, мол, встречалась по поручению органов опеки.
Но перед глазами стоял Коля — замерзший мальчишка в растоптанных ботинках, его испуганные глаза. И сознание, что Коля не успокоится. Понимание: ему надо пройти до конца свою дорогу, раз уже отправился по ней. Жизнь сама расставит ударения на важных словах и главных понятиях, безжалостно отбросив ничтожное. Что же делать: поиск истины порой означает разочарование.
— А теперь слушайте.
Пока она рассказывала о Коле — самое необходимое, без подробностей, — лицо его отца не менялось. Похоже, он истратил всю энергию своей воли на то, чтоб уследить за лицом.
Коля учился тогда в десятом, приближалось его семнадцатилетие, — она сказала об этом, как бы к этому и сводя весь разговор. Назвала день его рождения — отцу! Оставила телефон.
— Может быть, и следует вам встретиться, — сказала она, поворачиваясь.
Лицо Колиного родителя больше не интересовало ее. Для себя она прояснила все — и навсегда. Теперь оставался Коля, он сам.
Палкин — его фамилия — к Колиному семнадцатилетию объявился, теперь сам попросил свидания, был краток, потому что этот нынешний его поступок получался трусливо-стыдливым: отец боялся встречи с сыном. Впрочем, какой отец, какой сын? Принес двадцать рублей. И шоколадку. Сказал:
— Не решился купить подарок. Не знаю, что покупать.
Когда Вера Надеждовна передавала Коле деньги, ей больше всего хотелось молчать. Но она сказала то, что должна была сказать:
— Видишь, Коля, он все-таки хотел купить тебе подарок.
Палкин собирался с духом еще несколько месяцев. С духом? Вера Надеждовна не надеется на это. Он просто откладывал встречу, как всякий эгоист откладывает на потом дело, нужное кому-то, а не лично ему.
Однажды позвонил:
— Коля у вас? Дайте ему трубку!
Она повернулась к пареньку. Ну вот! Настал твой час, Коля. Ты сам к этому стремился.
Поднимается из-за стола, медленно, скрипит стулом, едва не опрокидывает его. Как тогда, в коридоре Дома, переступает нерешительно, лицо побелело — совсем полотняное.
Хриплым голосом произносит в трубку:
— Слушаю.
Потом одни междометия:
— Да… Да… Нет…
Наконец, фраза:
— Хорошо. Только я с товарищем.
Он частенько приходил с товарищами — то с Сережкой, то с Васей, то еще с кем-нибудь, в тот день был Василий, и они отправились вдвоем — хорошо, что вдвоем.
Коля как-то притих, спрятался в себя! Она его благословила:
— Ни пуха ни пера.
Он улыбнулся все такой же нерешительной улыбкой.
Вечером Вася вернулся один, сказал, что Колю Палкин оставил ночевать. Вера Надеждовна ни о чем не спрашивала: у Васи расспрашивать неприлично, а Коля, если захочет, скажет сам.