Длинный и нелепый спор по поводу той роли, которую природа играет в создании меновой стоимости, демонстрирует среди прочих вещей иллюзию, созданную у большинства экономистов фетишизмом, который присущ товарному миру, или вещной видимостью общественных определений труда. Эта стоимость, являясь не чем иным, как специфическим общественным способом учета труда, примененного в производстве
ч «Экономисты употребляют очень странный прием в своих рассуждениях. Для них существует только два рода институтов: одни — искусственные, другие — естественные. Феодальные институты — искусственные, буржуазные — естественные. В этом случае экономисты похожи на теологов, которые тоже устанавливают два рода религий. Всякая чужая религия является выдумкой людей, тогда как их собственная религия есть эманация бога… Таким образом, до сих пор была история, а теперь ее более нет» (Карл Маркс. Нищета философии. Ответ на «Философию нищеты» г-на Прудона, 1847, стр. 113 [настоящее издание, том 4, стр. 142]). Еще более смешон Бастиа, который вооб¬ражает себе, что греки и римлнне жили только грабежом. Ведь если люди на протяже¬нии нескольких столетий живут грабежом, то должно быть всегда в наличии что-ни¬будь такое, что можно взять, или, иначе говоря, должен быть налицо постоянно возоб¬новляемый предмет грабежа. Надо думать поэтому, что греки и римляне имели свое производство, какую-то, следовательно, экономику, которая составляла материальный базис их общества подобно тому, как буржуазная экономика составляет базис нашего общества-. Или же Бастиа полагает, что способ производства, основанный на рабском труде, является системой воровства? В таком случае он становится на опасный путь. Но если такой исполин мысли, как Аристотель, ошибался в своей оценке рабского тру¬да ™, то почему мы должны ожидать правильной оценки наемного труда от такого эконо¬миста-карлика, как Бастиа? Я пользуюсь этим случаем, чтобы сказать несколько слов в ответ на возрая^ения, которые были сделаны мне одной немецко-американской газе¬той в связи с моей работой «К критике политической экономии», вышедшей в 1859 го¬ду. По мнению газеты, мой взгляд, что определенный способ производства и вытекаю¬щие нл него общественные отношения, одним словом, экономическая структура обще¬ства составляет реальный базис, на котором возвышается юридическая и политическая надстройка, что способ производства материальной жизни вообще определяет развитие социальной, политической и интеллектуальной жизни, — этот взгляд, по мнению газе¬ты, является справедливым в отношении современного мира, в котором господствуют материальные интересы, но не применим ни к средним векам, когда господствовал като¬лицизм, ни к Афинам и Риму, где господствовала политика. Прежде всего странно, что газета апеллирует к кому-то, кто, кап она предполагает, незнаком с этими старыми и избитыми фразами о средних веках и античном мире. Ясно, что ни средние века не могли жить католицизмом, ни античный мир — политикой. Напротив, тогдашние эко¬номические условия объясняют, почему в одном случае католицизм, а в другом поли¬тика играли главную роль. Даже небольшие знания истории Римской республики, на¬пример, позволяют увидеть, что секрет этой истории заключается в истории земельной собственности. С другой стороны, каждый знает, что уже Дон-Кихот должен был по¬платиться за свою веру в то, что странствующее рыцарство совместимо со всеми эко¬номическими формами общества.
184
К. МАРКС
данного предмета, содержит вещных элементов не больше, чем, например, вексельный курс.
В нашем обществе самая общая и самая простая экономическая форма, которую приобретают продукты труда, товарная форма, столь привычна для всех, что никто здесь не видит ничего худого. Посмотрите на другие более сложные экономические формы. Откуда происходят, например, иллюзии меркантилист¬ской системы? Очевидно, из фетишистского характера, который форма денег придает благородным металлам. А современная политическая экономия, которая щеголяет своим вольнодум¬ством и без устали пережевывает пошлые остроты против фетишизма меркантилистов, не является ли она в такой же мере жертвой обманчивой видимости? И не ее ли первая догма состоит в том, что вещи, например, орудия труда, по природе своей суть капитал и что, желая раскрыть их чисто общественный характер, люди тем самым-де совершают преступление против самой природы? Наконец, физиократы, которые во многих отношениях были несравненно выше, разве им не казалось, что земельная рента не дань, отнятая у людей, а, напротив, дар самой природы собственникам? Но не будем забегать вперед и ограничимся еще одним примером относительно самой товар¬ной формы.