Действительно, у Гейне «Из русского плена брели» гренадеры, а не ландштурмисты. Притом их было двое и брели они во Францию, а не в Германию. Все трое идущих вспоминают этот Гейновский стишок и твердят его про себя, не уклоняясь ни на йоту от интонации Гейне-Михайлова:
Но Ушаков выступает после войны, после Версальского мира:
Семья, стало быть, сохранилась, солдата ждут, а занятие жены — самое современное для Германии — эпохи падающей марки.
В сходной ситуации был второй гренадер Гейне:
А то, что дело идет после Версаля, отобравшего Эльзас и Лотарингию, и что Эльзас он называет с ударением на первом слоге, усиливает впечатление.
С гейневскими заботами покончено.
Однако проблема пленных немецких ландштурмистов отнюдь не решена этими двумя решениями. (Возвращение к семье или в ряды кайзеровской армии.)
У военнопленных копилась и крепла и третья линия — переход на сторону советской власти, создание новой Красной Армии — интернационального фронта, Ротфронта.
Повозка с кашей прогремела по камням мимо идущих на родину ландштурмистов. Кухня — это не кухня из воинской колонны. Это чья-то чужая кухня, которая везет куда-то пищу.
Он ждет ответа, можно ли ему везти пищу туда, где
Как же он пирует?
Вот таким голодным людям и привезли всю эту пищу, поэтому
«Три ландштурмиста» были острым, политически важным стихотворением. Одна из главных тем послевоенного времени партизанского Урала была выражена в «Трех ландштурмистах» весьма остро и верно. Настолько точно и важно, что даже в фильме «Города и годы» красный флаг ландштурмиста тех дней занимает важнейшее место.
Стихотворение Ушакова «Германия» было построено по тому же способу литературно-исторического парадокса, с полнейшим обновлением метафор, с неожиданностями в каждой строке. При внешней лаконичности, даже классичности размера.
Ну, что же, чугунным, так чугунным.
Позвольте, это немцы вступают в Седан. Это мы еще знаем из Золя, из «Разгрома», из «Пышки» Мопассана, наконец... здесь все наоборот.
Не «свирепый гунн», который по Блоку любит шарить в карманах трупов, а плачущий.
Ах, вот зачем понадобилось Ушакову слово «чугунный». Это рифма к слову «гунны». А гунны — это немцы.
Так что же французы делают с этими плачущими гуннами? Тут Ушаков находит чрезвычайно яркие краски:
Из «Форда»! Конечно, из «Форда». Генералы ведь ездят не на арабских скакунах. Чапаев тоже ездил на «Форде», а черная бурка — это так называемое кино.
Чернокожие цветные войска сыграли огромную роль в обороне Парижа. Но дальше, дальше: