— Мы хотим не только работать, но жить по-коммунистически.
— А мы, старики, разве не хотим того же! Но может ли приблизиться к коммунизму семья, построенная на принуждении? Полина Пучкова правильно поступила, без шума разрубив безнадежно затянувшийся узел. Молодец она!
Надя промолчала, словно устав от спора. Была ли она такой уж самонадеянной особой? Может быть, наоборот, в ней уже проснулась смутная боязнь утраты? Отчего так властно захватил ее воображение этот ярко-черноволосый, широкоплечий, юношески стройный Ахмадша? Разве не встречала она до сих пор красивых молодых людей? Но именно он, с его немножко не русским, чуть горбоносым лицом, с доброй, даже застенчивой улыбкой в светло-серых глазах, смело окрыленных размашистыми бровями, только он, с детства знакомый и вновь найденный, сразу заполонил собою ее мысли и чувства. Не просто красивый юноша, а человек близкий, дорогой, понятный представлялся ей, когда она задумывалась о нем. Кто виноват, если тоже никем еще не потревоженная душа Ахмадши глянула удивленно-радостно из его глаз и, как в свой дом родной, вошла в ее сердце! Попробуй теперь избавься от этой милой напасти! Но почему он до сих пор после встречи в Скворцах не побывал на их даче?
По Каме плыли погруженные в воду бело-розовые облака, а где-то в Закамье шел дождь и погромыхивало там. Дронов стоял у перил террасы, ветер шевелил его широкую бороду, заносил ее вбок. Сильный, напористый, известный в стране, и все-таки Наде стало жаль отца: значит, он уже начинает думать о старости, о той вершине треугольника, на которой жизненные возможности сходят на нет? И девушка снова заговорила о том, что ее волновало.
— Почему надо готовиться к разочарованию в жизни? Вы нас учите только хорошему, в книгах и газетах пишут тоже о хорошем. Да… Вчера в клубе была лекция на тему о любви и дружбе. Лектор утверждал, что любить можно только раз в жизни (я, между прочим, уверена в этом). А кто-то из ребят крикнул: «Сами-то вы женаты уже в третий раз!»
— Что же он ответил? — с веселым интересом спросил Дронов.
— Он сказал: «Иногда обстоятельства бывают сильнее человека». А когда нас такое объяснение не устроило, то признался, что очень уважал двух последних жен, но любил только первую.
— Ну?
Надя недоуменно повела плечом.
— Мы ушли с двойственным впечатлением, долго спорили. Он может и десять раз жениться! Ведь мы не слепые! Как ему верить? Если мы в самом деле хороши, то нам надо сразу идти в коммунизм и не нужно никаких бригад коммунистического труда. А раз они возникли и идет соревнование за право быть в них — значит, мы должны еще от многого очиститься. Столько еще плохого в нашей жизни!
— Нельзя отрывать борьбу за нового человека от борьбы за создание условий, которые обеспечат расцвет его личности. Об этом сейчас хорошо говорится на пленумах и съездах партии. Ты сказала: от многого надо очиститься. Так ведь я тебе об этом и толковал. — Заметив удивление дочери, Дронов пояснил: — Вот я занял неугодную тебе позицию по отношению к драме Пучковых, и ты сразу набросилась на меня с обвинениями. Почему? Потому что уже сейчас не терпишь противоречий. Учти: там, где подавляется свобода мнения, обязательно плодятся лицемеры… Вроде вашего лектора, который громче всех будет судить Пучкова, лишь бы отвести общественное мнение от собственных делишек.
Поспорив, они, оба упрямые, остались каждый при своем мнении. Дронов выпил стакан молока, закусил холодной ватрушкой, походил по веранде, тихонько насвистывая, и вызвал машину.
— Поеду в цех синтеза каучука. Там монтируются контактные печи и что-то не ладится с компрессором. А оттуда — на заседание райкома.
Надя еще посидела у чертежной доски, потом прибрала кое-что в своем углу, распахнула окна на Каму. Еще одно окно в комнате родителей выходит на восток, из него можно увидеть развалы известняка, край леса и зеркальную заводь с зелеными островами: вдали, над зарослями поймы, — поля и крыши избушек в Скворцах, а совсем рядом стоит на круче маяк на высокой треноге, с дощатым белым щитом впереди.
Домик под маяком! Надя, как и Дронов, влюблена в свою «дикую» дачу. Утром с постели — в реку. Вечером из реки в постель. Славно здесь и в ненастную тишь, когда дождь стучит по крыше, шепчет в береговых камнях, дробит стеклянную гладь воды, а в плите уютно потрескивает огонь, разнося над мокрым берегом вкусно пахнущий древесный дымок. Чем не Робинзоны! Но неподалеку гигант завод, кипение новостроек, и «дачник» Дронов мгновенно превращается в директора-заказчика.