Матрос, тяжело дыша, но так и расплываясь в самодовольной улыбке, командовал Груздевым, который, ужасаясь своей беспомощности, откачивал Надю.
— Не церемонься ты с ней, что ты ее держишь, будто куклу? Тряси, не бойся! Ниже голову ей опусти. Я одних этих чертей-ребятишек утопленных штук сто, поди-ка, спас. Медаль имею.
Вода лилась потоками из носа и рта Нади, а руки ее свисали безжизненно, как плети. Но вдруг она судорожно вздохнула и раз и другой; сначала потухший, а потом потеплевший взгляд остановился на лице Груздева…
Раньше считалось, что грамота девушкам ни к чему, довольно для них занятий в поле и на дому: пряли, ткали, вышивали. А Энже совсем другая доля выпала: окончила семь классов и техникум. По работе сразу выдвинулась и даже в республиканской газете о ней писали, да еще так красива, что слава о ее красоте далеко разнеслась по горным тропинкам Акташа, до самой Казани долетела. Легко понять, отчего ей завидуют.
Но для любого человека найдутся свои неприятности.
В самом лучшем платье сидит она на корточках возле теленка, растянувшегося на соломе, и ждет, что покажет градусник.
Вчера бегал сосунок ясноглазый, с влажным носом, пил, как большой, из ведерка, весело поддавал его мордой, а сегодня… Только успели старый и молодой гости выйти из машины, только успел дедушка Усман похвалиться перед ними, что у Энже не было ни одного случая падежа, — и вот вам, пожалуйста!
Какой славный этот Ахмадша Низамов! Увидела его Энже, и сразу он понравился ей, да так, что хоть все время смотрела бы на него. Но они и десяти слов не сказали друг другу, как прибежала телятница с фермы… Надо же!
— Миленький ты мой, ну что с тобой?
Энже еще раз попыталась припомнить все случаи в своей практике и вдруг обнаружила, что практики-то настоящей у нее и нет. Просто ей необыкновенно везло: самоотверженно работали доярки и телятницы, а она лишь разделяла добрую их славу. Падежа не произошло потому, что заболевания были пустяковые! А вот этот теленок лежит почти неподвижно, и оттого страшно Энже, даже голова кружится. Как посмотрели на нее, молодого зоотехника, друг покойного отца Ярулла Низамович и Ахмадша! Под их изучающими взглядами нелегко было выслушать тревожное известие с фермы. Это не то что нитку в иголку вдеть в присутствии дотошной свахи, которая успеет и косы невесты пощупать, и в рот ей заглянуть. Энже, конечно, сразу умчалась на ферму, вместе с телятницей перенесла теленка с зеленого загона в амбулаторию и только тогда спохватилась, что не надела халата. Такое нарядное платье, так ей идет, и вот измяла, запачкала.
Дома гости… Все соседские девчата сразу засуетились, защебетали, а тут несчастье.
Неужели пропадет теленок?
Молодой зоотехник роется в записях лекций, в справочниках, призывает на помощь небольшой накопленный опыт, а телятница тем временем лечит сосунка по-своему: сырым яйцом, крепким свежезаваренным чаем. Как помочь несмышленышу? Он ведь не скажет, что у него болит.
И невдомек Энже, что сильнее всех озабочен этим происшествием отец жениха, и не мудрено: Ахмадша порывается уехать, а невеста надолго исчезла.
Изба у Усмановых большая, пятистенная. В горнице буфет, шкаф с зеркалом, полки с рядами книг на татарском и русском языках, за цветными занавесками опрятно убранные постели. Светлая, чистая комната с массой зелени на окнах особенно мила бывшему деревенскому жителю Ярулле Низамову, но на душе у него ужасно неспокойно.
— Что же правнучка-то убежала? — спросил он наконец, нарушая старинный обычай.
Лицо Усмана осветилось доброй, горделивой улыбкой: так и залучились морщины возле прижмуренных, много повидавших глаз: не мог скрыть отцовски нежного чувства, хотя и неловко было ему за исчезновение Энже.
— Специалист молодой, ответственность большая, вот и старается.
Ярулла понимающе кивнул, но в нем росла, кипела желчная обида: сколько изворотливости пришлось проявить, какое унижение перенести от родного сына, и вот он, герой труда, заслуженный человек, оставив важную работу, сидит здесь как на иголках в ожидании какой-нибудь новой выходки непокорного жениха.
Хозяина тоже несколько раз отрывали от гостей, но его недолгие отлучки не вызывали протеста у Яруллы: шла уборка хлеба — святое дело, и всякому известно, что свадьбы в колхозах, как и в старой деревне, играются не в это горячее время, а главным образом зимой, когда все уже убрано, подсчитано и распределено.