Потом Джабар Самедов встал к тормозу у пульта управления, а Ярулла подменил заболевшего рабочего, который пошел греться в будку.
Одолевает усталость — домой бы, домой! Наверно, жарко натопила печь Наджия. Маленький Равиль в суконных ичигах вьюном вьется на нарах, минуты не полежит спокойно. Пробовали бечевкой привязывать его за поясок, но он чуть не удавился, теперь удерживают на постели полотенцем. Скоро еще родится сын или дочь. С детишками трудно, но жизнь становится интереснее.
— Вот живешь один, да? А вдруг будто разделишься на несколько человек и каждого будешь жалеть пуще самого себя, — сказал как-то Ярулла Наджии.
— Об этом и в Коране говорится, — благоговейно отозвалась жена.
Она ничего не требует; даже хорошего платка не может купить ей муж взамен того, что унес мулла, но ни одного злого слова или упрека не слетает с ее губ. Другая мать наверняка отшлепала бы Равиля: такой младенец выведет из терпения и святого, а Наджия терпелива на редкость.
«Хорошая она, работящая, добрая. Все для меня, для ребенка, сама лишнего куска не съест».
Однако, признавая достоинства своей супруги, Ярулла, не желая того, продолжал думать о Зарифе. Но чем больше тосковал, тем сдержаннее вел себя при встречах с маленькой трактористкой.
Как будто правильную линию проводит он в жизни, отчего же Джабар Самедов все время придирается к нему?
«Телятиной обозвал!»
Вместе с другими рабочими Ярулла долбил ломом заготовленную навалом мерзлую глину, помогал таскать ее на носилках в глиномешалку. Точно белье на веревке, колыхался в сумерках белый пар над ямой — амбаром: труба с горячей водой, проложенная от котельной, нагревала глинистый раствор. Будь он не ладен, сколько с ним возни! Лом казался все тяжелее, вырывался из рук. Пот холодил затылок. От бессонницы и усталости гудело в голове, а поясница ныла, как у старой бабки.
— Но-но! Поворачивайтесь! — гремел голос Самедова, и невольно бодрее становилось от этого свойского окрика.
— Совсем взбесилась погода! Не дождемся смены и сегодня. — Джабар осторожно потер варежкой щеку, прихваченную морозом. — Где-то люди обедают, ужинают, чаи распивают, а мы вечно, как вороны, всухомятку пробавляемся. Хотя и ворона черствую корку не станет клевать: не в луже, так в корыте размочит. Стало быть, нам хуже всех.
Самедов ворчал, но странное оживление светилось в его глазах. Ярулле даже показалось, будто мастер опять навеселе, но где он успел перехватить? Вряд ли кто-нибудь побежит за водкой в такую непогодь!
Третья ночь на вахте была еще труднее: люди изнемогали от усталости, но только перед рассветом, когда затих на минуту рев бурана, донесся шум трактора — пробивалась на буровую смена.
Мутно желтели сквозь снежную замять фары трактора, нырявшего в сугробах. Как он нашел в такую метель дорогу к вышке, затерянной среди степных увалов: еле мерцает звездочка фонаря, горящего на ее вершине, не разглядишь и вблизи.
Но добрался трактор, подтащил крытые сани к будке, куда по очереди бегали отогреваться буровики, — прибыла смена и еду привезли, даже спирту по сто граммов на душу. Около десяти часов блуждали по степи, израсходовали все горючее; в одну и ту же деревню два раза заезжали. Кое-кто пообморозился малость. А тракторист… Окруженный шумной ватагой, натискавшейся в будку, словно спит он, стоя, неподвижный, как в коробе, в распахнутом негнущемся тулупе с высоко поднятым воротником.
Самедов налил из фляжки спирту в граненый стакан, разбавил водой, поискал взглядом тракториста.
— Эй, герой! Тебе первую чарку! — Но рука дрогнула, чуть не выплеснул драгоценную влагу. — Это ты, Зарифа? — сказал Джабар радостно и смущенно. — Все-таки не ожидал я… Вот отчаянная головушка!
— Нас вчера утром посылали, да не пробились мы, плутали долго и вернулись обратно, — сказал сменный бурильщик. — Не удалось и сегодня — шибко мело днем. Здренко лицо и ноги обморозил, сейчас в больнице. Жена его страшно голосила: «Чтобы ты, — кричит, — совсем закоченел в этих проклятых степях!»
— Дура она! — Ярулла тоже не мог совладать с волнением, вызванным отвагой Зарифы. — Муж ради товарищей старался…
— А ей что! Она давно заладила: домой да домой! У нас, мол, вишни, яблоки, вареники со сметаной, сало в ладонь, а здесь мороженая картошка вприглядку. Да еще бураны! Словом, увезли Здренко в больницу, останется теперь культяпым.
Джабар Самедов мрачно слушал, все еще держа стакан в руке, потом спохватился:
— Что вы тулуп-то не снимите с нее? Тихонько, может, она тоже застекленела от мороза. Выпей, Зарифа! С холоду это нужно… очень даже полезно, — непривычно мягким голосом добавил он.