И я уже чувствовал приближение следующего этапа, когда нежная возлюбленная просит прощения, плача на груди у любимого. Что и подтвердил вид Боко, несколько минут спустя снова возникшего вблизи меня. Даже при слабом ночном свете можно было разглядеть, что настроение у него сейчас — на миллион долларов. Он ступал, как по облаку, и душа его расправилась, словно губка, смоченная водой.
— Берти.
— Ау.
— Ты еще здесь?
— Я на месте.
— Берти, все в порядке.
— Она тебя по-прежнему любит?
— Да.
— Ну и хорошо.
— Она плакала у меня на груди.
— Прекрасно.
— И просила прощения за то, что так разозлилась. Я сказал: «Ну-ну, будет тебе». И все опять стало замечательно.
— Отлично.
— Меня охватил такой восторг!
— Еще бы.
— Она взяла назад слова «несчастный тупица».
— Хорошо.
— Сказала, что я — дерево, на котором зреет плод ее жизни.
— Прекрасно.
— Она ошибалась, когда говорила, что не хочет меня больше ни видеть, ни слышать ни на этом свете, ни на том. Она хочет меня видеть. Как можно чаще.
— Отлично.
— Я прижал ее к сердцу и поцеловал, как безумный.
— Естественно.
— Присутствовавший при этом Дживс был растроган до глубины души.
— А, и Дживс при этом присутствовал?
— Да. Они с Нобби обсуждали разные планы и приемы.
— Как размягчить сердце дяди Перси?
— Ну да. Ведь так или иначе, но этого надо добиться.
Я принял озабоченный вид — попусту, конечно, в темноте он пропал для Боко даром.
— Н-да, нелегкая задача…
— Да нет же, пустяк.
— …после того, как ты говорил ему «мой дорогой Уорплесдон», да еще обозвал ослом.
— Пустяк, Берти, совершеннейший пустяк. Дживс внес замечательное предложение.
— Ах, вот как?
— Какой человек, а?
— О да.
— Я всегда говорю: с Дживсом никто не может сравниться.
— Правильно говоришь.
— Ты замечал когда-нибудь, как у него сзади выступает затылок?
— Много раз замечал.
— Там как раз у него мозг. Спрятан за ушами.
— Угу. Так какое же предложение?
— Коротко говоря, вот какое. Он считает, что я произведу хорошее впечатление и смогу вернуть утраченные позиции, если заступлюсь за старика Уорплесдона.
— То есть как это? Не понимаю. Как ты за него заступишься?
— Дживс советует мне прийти к нему на помощь.
— На помощь дяде Перси?
— Да, я понимаю, звучит противоестественно, но, по мнению Дживса, нужно, чтобы я его защитил, и все будет в порядке.
— Не могу себе представить.
— Очень просто. Вот слушай. Скажем, завтра утром, ровно в десять часов в кабинет к старику Уорплесдону врывается здоровенный мрачный детина и принимается его всячески донимать, орать на него, обзывать и вообще вести себя угрожающе. А я, затаившись снаружи под окном, в самый подходящий психологический момент поднимаюсь, всовываю голову в окно и говорю спокойным, ровным тоном: «Уймись, Берти».
— Берти?
— Это его так зовут — Берти. Не перебивай, пожалуйста, я потеряю нить. Значит, я всовываю голову и говорю: «Уймись, Берти. Ты удивительным образом забываешься. Я не могу спокойно стоять и слушать, как оскорбляют лорда Уорплесдона, человека, которого я так ценю и уважаю. Пусть у нас с лордом Уорплесдоном и были кое-какие трения — вина на мне, и я всей душой раскаиваюсь, — но я ни на минуту не переставал считать, что знакомство с ним — большая честь. И когда я слышу, как ты обзываешь его такими словами, как…»
Я соображаю быстро. И я уже догадался, к чему ведет их адский план.
— Вы хотите, чтобы я ворвался в берлогу дяди Перси и стал обсыпать его бранными словами?
— Ровно в десять, минута в минуту. Это очень важно. Мы сверим часы. По словам Нобби, он всегда по утрам сидит у себя в кабинете, наверное, пишет выговоры своим капитанам.
— А ты выскочишь и обругаешь меня за то, что я обругал его?
— В таком духе. В результате я явлюсь ему в благоприятном свете, он проникнется ко мне теплыми чувствами и сознанием того, что я в общем-то вполне неплохой малый. Представляешь, только что он дрожал, съежившись в кресле, когда ты стоял над ним и грозил пальцем…