— Так что же? — настороженно спросил я. Она почесала своего Бартоломью за ухом.
— Расхваливать Гарольда дяде Уоткину бесполезно. Нужно действовать куда более тонко. Придумать какой-нибудь хитрый план, чтобы сразить его наповал. Вы читаете «Будуар знатной дамы?»
— Написал для него как-то статью «Что носит хорошо одетый мужчина», но вообще редко беру в руки. А что?
— В прошлом номере там был рассказ: один герцог не позволяет дочери выйти замуж за своего секретаря, очень красивого молодого человека, и тогда секретарь просит своего друга пригласить герцога покататься на лодке, лодка вроде бы случайно переворачивается, секретарь прыгает в озеро, спасает герцога, и тот благословляет влюбленных.
Ну уж дудки, надо немедленно выбить эту дурь из ее головы
— Если вы задумали отправить меня кататься на лодке с сэром Бассетом, да чтобы я потом эту лодку опрокинул, забудьте же этот бред, и чем скорей, тем лучше. Кстати, он бы никогда не поплыл со мной.
— Верно, не поплыл бы. Да у нас и озера нет. А о деревенском пруде Гарольд мне и думать запретил: там вода слишком холодная, нырять в такое время года он не станет. Все-таки он со странностями.
— Восхищаюсь его здравым смыслом.
— Потом я прочла другой рассказ, он мне тоже понравился. Один влюбленный молодой человек уговаривает своего друга переодеться бродягой и напасть на отца девушки, а сам бросается на него и «спасает» отца.
Я легонько потрепал ее по руке.
— Во всех ваших планах я отмечаю один и тот же изъян, — пояснил я: — у героя имеется полоумный друг, готовый ради него вляпаться в самую дурацкую историю. У Пинкера такого друга нет. Я очень хорошо отношусь к Гарольду, можно сказать, люблю его как родного брата, но есть границы, которых я не преступлю даже ради его счастья и блага.
— Никто вас и не заставляет ничего преступать, потому что он и на второй план наложил вето. Его тревожит, как к этому отнесется викарий, если вдруг все обнаружится. Зато третий ему понравился.
— Так у вас в запасе есть еще и третий?
— Есть, и совершенно гениальный. Самое лучшее в нем то, что Гарольд не подвергается никакому риску. Ни один викарий в мире не сможет его ни в чем упрекнуть. Единственная загвоздка в том, что кто-то должен ему помочь, и я не представляла, кого можно попросить об этой услуге, но тут стало известно, что приезжаете вы. И вот вы, слава Богу, здесь, все наконец устроилась.
— Вы так думаете? Я уже говорил вам и могу повторить: никакими силами вы не втянете меня в свои гнусные интриги,
— Ах, Берти, ну зачем вы так. Мы на вас рассчитываем. Это такой пустяк, что и говорить не о чем. Вы должны украсть серебряную корову дяди Уоткииа, только и всего.
Интересно, что бы вы стали делать, если бы на вас дважды, не дав передыху, обрушилась такая фантасмагория, — утром за завтраком и перед самым ужином? У вас бы, наверное, ум за разум зашел. Думаю, почти у всех бы ум за разум зашел. Лично мена это бредовое требование не ужаснуло, а наоборот — позабавило. Если мне не изменяет память, я даже расхохотался. И правильно сделал, потому что потом мне было долго не до смеха.
— Только и всего? Расскажите подробнее, — попросил я, желая развлечься выдумкой этой гнусной интриганки. — Значит, я краду его серебряную корову, да?
— Именно! Он привез ее вчера из Лондона для своей коллекции. Морда у коровы такая, будто она в стельку пьяна. Дядя от нее а диком восторге. Поставил перед своим прибором за ужином и без умолку расхваливал. Тут мне и пришла в голову эта мысль. Гарольд ее украдет, а потом принесет обратно, дядя Уоткин обрадуется и в благодарность начнет раздавать приходы направо и налево. Но потом я сообразила, что мой план не вполне совершенен,
— Не вполне совершенен? Быть тот не может.
— Увы. Неужели вы сами не видите? Ну скажите, каким образом вещица оказалась у Гарольда? Если в чьей-то коллекции имеется серебряный сливочник в форме коровы и вдруг он исчезает, а назавтра местный священник приносит вещь владельцу, он должен толково и вразумительно объяснить, как она к нему попала. Ведь очевидно же, что все должны поверить, будто корову украл кто-то посторонний.
— Ясно. И вы хотите, чтобы я надел черную маску, проник в гостиную через окно, похитил это произведение искусства и передал в руки Пинкеру? Ну, ну. Потрясающе!
Произнес я свою реплику ехидно и с издевкой, казалось бы, даже глухой это услышит, но девица была непрошибаемая: на ее лице расцвела счастливая улыбка.