И так далее и тому подобное.
Отвечая ей, Энн не слишком стеснялась в выражениях.
Всю эту отвратительную получасовую сцену она восприняла скорее как пародийную мелодраму, ибо через открытую дверь из прихожей в комнату все время заглядывали горничная, высокий негр-садовник и полицейский в полной форме… охранявшие миссис Уиндлскейт от Энн Виккерс.
«Завтра я поговорю с самим губернатором, — поклялась Энн, сидя на вокзале в ожидании поезда. — Но сегодня я вернусь в Копперхед. Посмотрю, что я могу сделать… Ничего я не могу сделать».
На вокзале толпились пассажиры — Великие Простые Люди, Разумные и Здравомыслящие, Мужчины и Женщины с Улицы, Становой Хребет Демократии, Избиратели Губернаторов и Президентов, Наследники Всех Веков, Преемники Монарха и Пастыря, Повелители Вселенной, Создатели Создателя. Коммивояжеры с портфелями — веселые и румяные или чопорные и очкастые. Жены бакалейщиков и банковских клерков, собравшиеся недельку погостить у тети Молли, — хорошие честные женщины, которые никогда никого сознательно не обманывали и не обижали. Тучные фермерши с сумками, набитыми провизией, крепкие и добродушные. Священник с требником в красивом черно-красном переплете, хранящем слова близости к Всемогущему Господу. Энергичный баптистский проповедник, смело выставляющий напоказ свой либерализм, публично читал «Христианский Век». Высокий мужчина в черном, скорее всего судья, с морщинками вокруг глаз — от улыбок и множества прочитанных книг.
«Да, я это вам говорю! — беззвучно взывала к ним Энн. — Вам, добрые люди, вам, солидные люди, вам, разумные люди! Ведь это вы, а не подонки общества и не преступники должны отвечать за то, что садистам и алкоголикам предоставлена власть над тысячами ходящих во тьме людей, которых они пытают и мучат, а вы об этом ничего не знаете и не желаете ни знать, ни слушать!»
У бокового входа в тюрьму, ближайшего к женскому отделению, добродушный верзила-стражник буркнул:
— День добрый! Ездили проветриться? Сегодня загнулась одна арестантка, Филсон, что ли.
Когда Энн пришла к себе в спальню и снова надела тюремную форму, ей вдруг пришло в голову, что она не знает, как помочь Бэрди. Поговорить с губернатором?.. Да, это она сделает. Но будет ли от этого прок?
Ей захотелось есть. Она не завтракала (если не считать сухого печенья и стакана кока-колы в поезде), не сбедала и опоздала к ужину.
Она чувствовала себя совершенно разбитой.
В комнату бочком скользнула арестантка, сменившая Бэрди в должности рассыльной, самогонщица, которую Джесси Ван Тайл подозревала в наушничестве.
— Ах, мисс Виккерс! Миссис Битлик хотела узнать, вернулись вы или нет. Вы ужинали? Вы слышали про Джо Филсон? Просто ужас! Бедная миссис Битлик, она так плакала, так расстраивалась. Она ведь велела забрать Джо из дыры и перенести к себе, в свою собственную комнату, а Джо, — с возмущением добавила рассыльная, — назло ей взяла да и померла. Но я не за этим явилась. Меня капитан Уолдо послал. Доктор Сорелла очень плох. Сказать вам по секрету, я думаю, у него уже началась белая горячка, и он все время зовет вас. Они позвали другого доктора, из города, но тот ничего не может с ним сделать и просит вас прийти. Думает, может, вы хоть немножко утихомирите доктора Сорелла. Вы пойдете? Этот второй доктор говорит, что вы ему до смерти нужны!
— Конечно, пойду!
Кратчайшим путем — вверх, вниз, налево, направо — рассыльная провела Энн в то крыло здания, где помещалась мужская больница, кабинет врача, операционная, так называемая лаборатория и двухкомнатная квартира доктора Сорелла. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через «лабораторию» — грязный чулан, где стояли склянки с реактивами — большей частью пустые, дешевый микроскоп, битые пробирки, велосипед, горшок с засохшей геранью и две пары галош. Рассыльная легонько втолкнула Энн в гостиную доктора Сорелла, обстановку которой составляла койка, покрытая поддельным турецким ковром, железная печка, жесткий стул с отломанной и привязанной шпагатом ножкой, стол из яркого золотистого дуба и еще два стула с грудой медицинских книг. На стене висела книжная полка с полным собранием сочинений Стивенсона. В комнате было довольно чисто. Энн решила, что прошлой ночью, вне себя от бессильной ярости и бессонницы, доктор Сорелла принялся убирать эту комнату.