Есть стихи, которые меня каждый раз воспламеняют и захватывают. И эти — именно такие. Предвижу, что вы будете утверждать о моем влиянии на автора, о его подражании мне. Возможно, но что же из этого: разве я сам в свое время не попадал под влияния?
Это — в порядке вещей. Но я хочу подчеркнуть, что не всякое влияние удачно. У Масаинова же его «подвлиянная» поэза вышла безукоризненной: сколько в ней вдохновения, блеска, колорита, колдовства! О подражании же здесь не может быть и речи: просто он создал нужные ему неологизмы, как, например, «озвонить», другие же, мои, вроде «грезово» и «звончато» употребил как удачные — ах, не все ли равно чьи? — достижения. А вот и другое его «японское» стихотворение — «Ойя-Сан»:
Пойте, нежные гейши, смейтесь Над пришельцем далеких стран. Ах, игрой на длинной флейте, Голубая Ойя-Сан! Чайный домик светел и легок, Пахнет сливой, и чай согрет. Не гляди ж, не гляди так Строго, Ойя-Сан, вишневый цвет! Косоглазый и странный ребенок В пышном платье, в прическе крутой, Голосок твой нежен и звонок,— Не стыдись же, присядь и спой. И задумчивыми глазами Мимолетно взглянув вперед, Про богиню О-Омиками Ойя-Сан поет, поет… Про твои голубые заливы О, Ниппон, звезда островов, Про пушистую ветку сливы И про вишню, красу садов. Цвет камелий — твой маленький ротик, Ойя-Сан, Ойя-Сан, стрекоза! Ах, на самой высокой ноте Опускаешь ты скромно глаза… Много стран есть в морях безвестных, Где немолчен птичий звон, Но чудесней всех стран чудесных Светло-радостный остров Ниппон. Много дев в городские ворота Входят тихо в вечерний туман, Но чудесней всех город Киото И чудесней всех дев — Ойя-Сан!Я нахожу это воистину осиянное произведение восхитительным. Какая ясная легкость, какая прозрачность! И ни с чем не сравнимая тональность, присущая одному Масаинову. Не могу не привести и третьего его шедевра, его любимой мною «Франчески»:
Покинутая смуглянка, Благословенно имя твое! Она была итальянка, И звали Франческой ее. Проносились года как птицы, И пели колокола. На тихом канале Альбрицци Она жила и цвела. Ты, солнце, в славе и блеске Украситель, зиждитель дней, Сравнишься ль с глазами Франчески, Смелой Франчески моей? Как радовался я, влюбленный, Как глаза ее целовал! Помню нежно-зеленый Полусонный канал… Помню, как гордо-покорно, С розой в смуглой руке, Приезжала в гондоле черной Франческа в черном платке. Франческа, пусть знают люди! Франческа — чудесный цветок! Не твои ли нежные груди Целовал я, сбросив платок? ^ И не твой ли отец затаенно Смотрел на наше окно На Calle délia Madonna, Где нам было так пряно-грешно? О, бросившая смело и дерзко В сердце храбрых свое копье, Одалиска, безумка, Франческа,— Благословенно имя твое!Залы гремели восторгом, когда Масаинов читал — и как вдохновенно и блистательно читал! — вышеприведенные поэзы. Просматривая его стихи, вижу, как в них «бормочут сосны», «стучат насмешливые двери», «бело пустынное всполье», «звезды глядят васильково на землю», «радостно-серебряные перья бросают вниз, в Индийский океан, веселые дожди», «зеленый кузнечик с легким стрекотом звонким закачелил былинку», «пробегают, журчат, лучатся, мчатся звонкие… обручатели душ, смех земли, молодые лесные ручьи», и как, наконец, нераскрытая телеграмма лежала на бархате стола:
— Приезжай. В 6 вечера мама умерла. Как просто! как пусто! как больно, Ты, Боже, караешь тоской! Закрываю невольно, Гладя дрожащей рукой…В мировую войну Масаинов был военным корреспондентом «Биржевых ведомостей» и «Русского слова» В 1914 году из Вильно он прислал мне «Терцины»:
В злой час, когда от пороха туманом Безумный мир, приют безумных слов, Я шлю привет Вам, Игорь-Северянин! Наполеон рифмованных полков, Победоносец, правящий всесильно, Вам мой напев, властителю веков! Слуга войны, в глухом и грустном Вильно, Я позабыл, давно сомкнув уста, Свои стихи, кипевшие обильно. И лишь для Вас, чье имя — Красота, Душа звенит забытыми стихами Под светлым знаком Красного Креста. Да будет мир и вдохновенье с Вами! Да не устанет сладостно звучать Ваш смелый Дух, бушующее пламя! И если смерти черная печать Мне суждена на черном поле битвы, Я не хочу, я не могу молчать — Вам мой восторг и Вам мои молитвы. И Вам любовь и память в смертный час, Ловец сердец, искусный для ловитвы. О, песнопевец, радужный алмаз, — Чей гордый блеск так пышно-многогранен,— О, ювелир цветодарящих фраз, Поэт поэтов, Игорь-Северянин!