Вообще жизнью в Кракове доволен и пишет, что переселяться никуда не думает, - «разве война выгонит, но я не очень верю в войну» *.
С осени 1913 г. я поселилась в Петербурге, где работала в большевистском журнале «Просвещение», в журнале «Работница», а также и в «Правде». В это время, кроме химической, у меня шла большая переписка с Владимиром Ильичем и по литературным делам - на редакцию «Просвещение» на псевдоним: Андрею Николаевичу. Из этой переписки делового характера я имею пока лишь два перлюстрированных письма, которые в это собрание писем к родным не входят.
В годы войны переписка была, конечно, скуднее и многие письма пропадали. Но и в тех немногих, которые сохранились, даже в открытках, Владимир Ильич затрагивает общие самые больные для него вопросы. Так, в открытке от 1/II - 10 г. говорится: «Последнее время было у нас очень «бурное», но кончилось попыткой мира с меньшевиками, да, да, как это ни странно; закрыли фракционный орган и пробуем сильнее двинуть объединение. Посмотрим, удастся ли» .
Открытка от 24/III - 12 г. гласит: «... среди наших идет здесь грызня и поливание грязью, какой давно не было, да едва ли когда и было. Все группы, подгруппы ополчились против последней конференции и ее устроителей, так что дело буквально до драки *** доходило на здешних собраниях»
* См. настоящий том, стр. 331. Ред.
** Там же, стр. 306. Ред.
*** Там же, стр. 323. Ред.
XLVII
ПО ПОВОДУ ПИСЕМ ВЛАДИМИРА ИЛЬИЧА К РОДНЫМ
В письме от 14/XI - 14 г. он пишет: «Печально очень наблюдать рост шовинизма в разных странах и такие изменнические поступки, как немецких (да и не одних немецких) марксистов или якобы-марксистов... Вполне понятно, что либералы опять хвалят Плеханова: он заслужил вполне это позорное наказание... Видел срамной и бесстыдный № «Современного Мира»... позор, позор!..» .
Но деловая, химическая, переписка шла у нас за эти годы, когда всякая корреспонденция в ЦК сильно сократилась, тем интенсивнее, и в единственной сохранившейся от 1915 г. открытке Владимира Ильича он особенно - «очень, очень и очень» благодарит меня «за книгу, за интереснейшее собрание педагогических изданий и за письмо» «Интереснейшим» собрание педагогических изданий было, конечно, вследствие написанного меж его строк химией.
Итак, в письмах Владимира Ильича к родным мы отмечаем отклики на ту борьбу за правильное понимание марксизма, за правильное применение его в различных стадиях развития пролетарского движения, которую он вел всю жизнь.
Попытаемся теперь на основании этих писем сделать некоторые обобщения, отметить вкратце те стороны личности, те черты характера Владимира Ильича, которые выступают, по нашему мнению, из его писем к родным.
Мы видим, во-первых, прочность его привязанностей, что было уже отмечено в рецензиях на помещенные частями в «Пролетарской Революции» письма Владимира Ильича к родным, - длительное, ровное отношение к одним и тем же людям в течение долгих лет. Правда, это были близкие родные, но прочность симпатий, ровность и устойчивость характера из этих писем
* Голосование немецких социал-демократов за военные кредиты 4 августа 1914 года. Со статьей Иорданского: «Да будет победа!» (См. настоящий том, стр. 356. Ред.) Сохранились две открытки, см. настоящий том, стр. 358-362. Ред.
XLVIII
А. И. УЛЬЯНОВА-ЕЛИЗАРОВА
тем не менее вычерчиваются. Затем мы можем также отметить на основании тех же писем прочность убеждений и веры в свое дело: ни тени колебаний, сомнений, увлечений в другую какую-нибудь сторону мы в письмах Владимира Ильича к людям близким, с которыми человек бывает всего откровеннее, не видим.
Не видим мы и лично не только никаких следов нытья и уныния, вообще его характеру не свойственных, но никаких жалоб на свое положение - будь то в тюрьме, в ссылке или в эмиграции, - никакого даже кислого тона в описании их. Это происходило, конечно, и потому, что большая часть писем была адресована матери, которой столько приходилось страдать за своих детей, что Владимир Ильич, горячо любивший и уважавший свою мать, глубоко чувствовал. Он чувствовал, что и его личная деятельность приносит матери много волнений за него и тяжелых переживаний, и, поскольку это от него зависело, старался смягчить их для нее.
Но эта бодрость насыщала собой письма и к другим членам семьи, и к живущим в то или иное время не вместе с матерью. Помню, например, его письма ко мне в 1900- 1902 гг., когда я находилась за границей, которые, конечно, при возвращении в Россию я должна была уничтожить. Помню, что его письма являлись всегда струей ключевой воды на всякое уныние, нервничанье, на всякую апатию, они давали прилив бодрости, заставляли нравственно подбираться. Вместе с тем его самоуверенность не подавляла, а придавала энергию и стремление к более полному проявлению себя, его остроумные шутки вливали жизнерадостность - эту лучшую смазку для всякой работы. В письмах его проявляется большая чуткость к настроению другого, дружеское, товарищеское внимание - это видно как в заботах о матери и других членах семьи, так и о товарищах, - в запросах или рассказах о них из тюрьмы, ссылки или эмиграции (см., например, письма от 15/III, от 5/IV - 97 года).