Конечно, Клейн сомневался, что даже если бы ему удалось сбежать, Амон вышел бы из себя. Судя по характеру, который демонстрировал этот Бог обмана, он, скорее всего, с одной стороны, счёл бы это очень забавным и захватывающим, а с другой — испытал бы некоторое уныние и разочарование, с нетерпением ожидая следующего раунда.
— Придумать использовать господина Дверь, чтобы помешать мне, — это большой прогресс, — беззаботно усмехнулся Амон. — Но тебе не кажется, что в момент, когда я открываю дверь, я нахожусь в состоянии повышенной бдительности и на меня не так-то просто повлиять неожиданностями?
Клейн задумался и серьёзно ответил:
— Сначала я так и думал. Но потом мне пришло в голову, что ты, вероятно, предвидишь моё душевное состояние и будешь уверен, что я не посмею действовать, пока ты открываешь дверь. В такой момент попытка могла бы принести неожиданный результат.
Сделать то, чего от тебя не ожидают, — это тоже стратегия.
В прошлой жизни Клейн сталкивался с подобными играми разума, от которых у него голова шла кругом.
— А если я тоже до этого додумался? — с улыбкой спросил Амон, костяшками пальцев подталкивая нижний край монокля.
В то же время оставшиеся в живых марионетки Клейна одна за другой достали из своих тел и из пустоты кристальные монокли, надели их на правый глаз и разом уставились на Клейна.
От этого зрелища у Клейна по коже головы побежали мурашки, и он обнаружил, что связь с марионетками мгновенно прервалась.
— Хоть прогресс и есть, за неудачу всегда приходится нести наказание, — с улыбкой сказал Амон, поворачиваясь и направляясь к церкви.
С каждым его шагом марионетки одна за другой улыбались и застывшими падали на землю. Это заставляло душу Клейна раз за разом разрываться на части, а на висках стали заметны пульсирующие сосуды.
Терпя эту боль, Клейн стоял на месте, и ему потребовалось некоторое время, чтобы прийти в себя.
Всё это время, находясь в глубокой тьме, он не подвергался нападениям ужасных монстров и не переходил в состояние Сокрытия.
Амон неизвестно когда украл божественную силу Сокрытия в этом городе? Если я попытаюсь покончить с собой, то, скорее всего, даже мысль об этом будет украдена... Всё-таки недостаточная подготовка, я плохо понимаю Амона, не учёл то, что он украл ранее... Не ожидал, что он выпустит День, украденный из Руин битвы богов... Что ещё он украл в прошлом и хранит в себе, я совершенно не знаю, так что не могу подготовиться целенаправленно... Этот монокль — контейнер для хранения украденных вещей, и он сам по себе является частью Амона? Поэтому каждый раз при Паразите он может достать монокль... — Клейн потёр виски, снова вошёл в церковь и, глядя на Амона перед световой дверью, как бы невзначай спросил:
— Почему у тебя так много моноклей? Где ты их обычно хранишь?
Амон поправил монокль на правом глазу и беззаботно усмехнулся:
— А почему ты не спрашиваешь, почему у каждого моего аватара есть глаза и где я их обычно храню?
— ...Я понял, — с внезапным озарением кивнул Клейн.
Амон снова перевёл взгляд на световую дверь, где водоворот ещё не успокоился, и заговорил, словно болтая о пустяках:
— Мне всё кажется, что твоё последнее действие было скорее масштабной подготовкой, а не попыткой. Что за маленький трюк ты провернул в процессе?
Клейн на мгновение задумался и с неизменной улыбкой ответил:
— Угадай.
— У меня действительно есть некоторые догадки. Как думаешь, я угадал? — с интересом переспросил Амон, держа монокль за верхний и нижний края.
— Может, да, а может, и нет, — уклонился от прямого ответа Клейн и послушно подошёл к Амону, наблюдая, как тот снова протягивает руку и касается бледно-белой световой двери.
На поверхности двери снова пошла рябь, становясь всё сильнее и масштабнее.
Через десять с лишним секунд рябь охватила всё вокруг, и световая дверь увеличилась вдвое.
Амон взглянул на Клейна, жестом приглашая его шагнуть вперёд.
Клейн инстинктивно обернулся и оглядел церковь.
За пределами освещённой кожаным фонарём области слабо мерцали Потусторонние Черты, оставшиеся от искажённых монстров. При жизни не все они были Потусторонними; те, кто был обычными людьми, после превращения в монстров черпали большую часть своей силы из тьмы и Падения, она не принадлежала им самим, и потому после их смерти не оставалось никаких Черт.
— Чуть не забыл, — сказал Амон, проследив за его взглядом и вдруг с улыбкой покачав головой.
Едва он договорил, как скопления Потусторонних Черт поднялись в воздух и сами собой влились в его тело, слившись с ним воедино. Лишь немногие остались на месте.