Савва смотрел с удивлением; что-то наглое послышалось ему в этом хохоте.
«Один дурак, как свойственно всем дуракам, продолжал Виктор, чтит себя гением, не меньше, другой просто дубина. Да ты их всех отлично знаешь. Мы с тобой одиноки. Будь мне друг, а я тебе с радостью буду во всем помогать».
Савва весь встрепенулся — не чаял встретить родственника, и как все понимает. В самом деле, этих «набитых» и просто «дубин» сколько сам он навидался у Божена.
И об руку они пошли в ночь.
«Брат Савва, вижу, кручинится. Мне известно, твои хозяева Колпаковы тайком от тебя, звали к себе Комара. Есть тут один ворожей. Комар пугал веревкой, следили б за тобой, не ровен час, удавишься. Да что их хваленый Комар может. А ты выкинь из головы петлю. Поверь мне, я в этих делах побольше чего знаю. Я тебе помогу, но что ты мне дашь?»
Савва не сразу:
«А наперед отгадай мое несчастье, сказал он твердо, тогда я поверю, ты мне поможешь».
Виктор засмеялся:
«Тужишь сердцем по Степаниде. Все разлучила кровь. Могу кровью и соединить вас».
«Не я, она от меня отвернулась».
«Ты чересчур подозрительный: она тебя любит больше, чем ты думаешь».
«У меня много товару, сказал Савва, а у отца бессчетная казна. Все отдам, верни ее любовь».
«Да что мне казна, нетерпеливо возразил Виктор, я в тысячу раз богаче всяких Грудцыных и Строгановых вместе. А твои товары мне ни к чему. Мне надо твою подпись и больше ничего: так подписать свое имя, как ты подписываешь, ни один московский дьяк не сумеет. Мне твоя подпись и все будет в твоей воле».
«Какие пустяки, — подумал Савва: подписаться!». И вздохнул облегченно: ему было приятно, ни товары, ни казна от него не уйдут.
«Я готов, давай где, подпишу».
«Да мне все равно, вырви из своей записной».
Савва бережно выдрал листок из торговой книги. Нашлось у него и перо.
«Нет чернил».
«Пиши кровью. Вот тебе, Виктор подал нож, ткни себя в палец, нож острый».
Они присели у оврага.
Савва укрепил на переплете записной книги листок, и задумался: слова Виктора «пиши кровью» пробудили память: «кровь на простыне». И он почувствовал, как сам он весь налился кровью.
«Кровь покрывается кровью!» загадочно сказал Виктор.
Савва пырнул себя ножом в палец, надавил и поддел кровь на перо, приноравливаясь расчеркнуться.
«Стой, Виктор тронул его за руку, чай во Христа веруешь?»
«Мы русской веры, как же нам без Христа, истинного Бога!» — отозвался по-старинному Савва, следя за своим, кровью пузырящимся, пером.
«Но ее ты как любишь?».
«До смерти».
Виктор захохотал:
«Только-то, люди! не богато».
«Душу за нее отдам», отчетливо проговорил Савва.
«Так пиши: Ради моей любви»...
— Ради моей любви.
«Отрекаюсь от Христа...»
— От Христа отрекаюсь.
«Истинного Бога...»
— Бога истинного.
Савва писал, и кровь блестела у него на веках, так твердо выводил он букву за буквой. Освежил кровью перо и с завитками и завитьем расчеркнулся:
«Савва Грудцын руку приложил».
«Чудесно, царская подпись, — похвалил Виктор, любуясь, — не подделаешь! И сунул листок себе в карман. Верь мне, все твои желания исполнятся».
И в ответ глубоко вздохнул и улыбнулся Савва: счастье сияло в его улыбке.
«И будем братья, — сказал Виктор, — дай мне твой крест».
Савва покорно потянулся к вороту снять с шеи крестильный крест. А креста не было. «Забыл, знать, в бане!» — лениво подумалось.
«Ну идем, — сказал спокойно Виктор, — о мелочах не тужи!»
И они пошли в город, два брата.
А была глубокая ночь.
«А я не спросил тебя, Виктор, где ты живешь? Все дома мне известны, почему я тебя нигде не встречал?»
«Да нигде я не живу, — засмеялся Виктор, — а захочешь видеть меня, ищи на конской площади с цыганами, весь день я там околачиваюсь. Я ж тебе сказал, приехал сюда для покупки лошадей. Да я сам к тебе приду. А завтра смело отправляйся к Боженову дому. И как будет Божен по дороге домой возвращаться из церкви, ты увидишь, поверь мне, с какой радостью он встретит тебя».
И они простились. Виктор — «где придется, там и заночует», а Савва к себе в гостиницу.
И в первый раз за столько бессонных ночей в эту новогоднюю ночь Савва крепко заснул. И сон, колыхая, увел его к его мечте — к ней.