— Слышали, — говорит, — что?
— Да, — говорят, — в колокол ударили.
Пошли в церковь. А ночь была крепкая, да такая светлая — звезды, как птицы, плыли из конца в конец, белые над белой землей. Подошли к колокольне, смотрят — на колокольне нет никого, а звонит... раз пять ударило в колокол.
Вызвался Филипп, дай самому разведать. Поднялся на колокольню и видит — стоит под колоколом старик, так нищий старик, ни руками, ни ногами не двигнет, а колокол звонит.
— Ты кто? — спрашивает нищий старик.
— Я Филипп с Николиной тропы, а ты кто?
А старик только смотрит, да добро так, милостиво: «Филиппушко, мол, аль не признаешь?»
У Филиппа дух захватило, сложил Филипп руки крестом.
— Прости, — говорит, — ты меня, Никола Угодник Божий... и зачем ты звонишь ночью?
— А звоню я, — говорит Угодник, да стал такой грозный, — я звоню, потому что крещеные грешат, часа не помнят, землю свою забывают. За землю всякому пострадать надо. А им бы только чаю, кофею попить. Ступай и скажи, пусть все знают, а не то я на них наказание пошлю.
— Не поверят, коли словами скажу, — сказал Филипп, он стоял перед Угодником, руки крестом сложены.
— Поверят! — сказал Угодник Божий и благословил милостивый Никола идти Филиппу к народу по земле родимой, — за землю всякому пострадать надо.
Филипп хотел протянуть руку, а рук не разжать.
Крестом сложены руки, — так сошел с колокольни и рассказал, что видел и слышал и что с ним стало: крестом сложены руки.
А наутро по обедне Филипп простился с домом, со старухой. Всем миром проводили Филиппа. И пошел он из родного погоста мимо изб осиротелых по дальним широким страдным дорогам, укрепляя народную думу, силу и веру — пострадать за родимую землю.
НИКОЛИН ДАР{*}
Жил один бедняк, Иваном звали, не велико у него было хозяйство, земли немного, и жизнь нелегкая, один, как перст, без семьи остался, да не возроптал, принял Божье, и все, бывало, песни поет, такой уж.
Раз пашет Иван поле, пшеницу сеет. Рассеял, пашет, за собой борону возит, сам песни поет, и уперся концом в дорогу. А по дороге два путника: седенький один с посохом, другой не стар, не млад, грозный.
Илья говорит Николе:
— Что это, Никола, человек-то больно веселый, поет?
— Да, видно, кони у него, слава Богу, ходят, нужды не знает, вот и поет.
Поровнялись путники.
— Бог помощь тебе, Иванушка! — сказал Никола.
— Добро пожаловать, старички любезные! — снял Иван шапку.
А Илья и говорит:
— Что больно весел?
— Что мне не веселиться! Лошадки ходят ничего, а мне больше ничего и не надо, только бы батюшка Никола Угодник пшенички зародил.
Пошли странники своей дорогой. Шли, святые, по полям, по раздолью весеннему.
Говорит Илья Николе:
— Что этот сказал? Разве пшеницу ты родишь? Ведь, не ты? Эту я премудрость творю.
— Как его судить, — заступился Никола, — человек простой, где ему знать про такое!
— Ну, ладно ж, я ему урожу пшеницу, по колена будет, и градом прибью!
И уродил грозный Илья великий такую пшеницу: посмотришь, душа не нарадуется.
«Вот урожай! Вот Бог счастье послал, Никола Угодник помиловал, хлеба-то будет, девать некуда».
Вечером вышел Иван, стал за околицей, песни поет. И видит: по вечернему полю идет старичок седенький с посохом.
— Добро жаловать, дедушка.
Жаль Николе беднягу: все, ведь, прахом пойдет.
— Слушай, Иванушка, — ты пшеницу продай!
— Как же так, — оторопел Иван, — такую хорошую! Да и что за такую просить?
— Проси, сколько хочешь, все дадут. Смотри же, продай! — и пошел.
Иван послушал и продал пшеницу: сладил ее богатый сосед за сто рублей.
И не кончился день, как возмыло тучу большую, как ударит, с громом прошла гроза, градом побило пшеницу — как ножом, весь хлеб срезало.
По разоренному полю идет Никола, а навстречу Илья.
— Посмотри, что я сказал, то и сделал, вот оно, поле Иваново!
— Нет, не Иваново, — сказал Никола, — пшеницу он продал, это поле Гундяево. Правого ты разорил, то-то, чай, плачет.
— Ну, так поправлю я ниву, — поправил Илья, — он от этой громобойной пшеницы двадцать сот нажнет с десятины.
К ночи приходит Никола под окно к Ивану: жалко ему беднягу, не к рукам добро достанется.