Савва крепко зажмурился: «провалиться б!». И провалился. И видит кругом пустое поле.
Они идут полем. Над ними звезды, а впереди непроглядная ночь.
«Теперь ты все знаешь, говорит Виктор, но, по-прежнему зови меня братом. Я царевич, а буду тебе за меньшого брата: чего бы ты захотел, все сделаю для тебя. Только будь мне во всем послушен».
«Обещаюсь!», с легким сердцем сказал Савва, вспомнив вчерашнюю ночь, предсказанную встречу со Степанидой.
И когда пришли они в город, из глаз Саввы вдруг пропал его меньший брат царевич. Савва окликнул — никто не отозвался.
«А мне он своего креста так и не дал! — Савва опустил руку в карман и вздрогнув, отдернул. — какой острый нож!»
И ему чего-то страшно, в глазах жгучая мгла, и весело.
Савва уверенно вошел в их спальню.
Жаркая лампада. Колдующая тишина.
Божен спал. Спала ли Степанида? На шаги она встрепенулась, приподнялась. И с ужасом поглядела на спящего мужа.
Савва вынул нож и поднял руку:
«На-ка!»
Резкий блеск ножа или сверкнувшая угроза — Божен, не просыпаясь, повернулся лицом к стене.
«В последний раз. Пришел проститься, — сказал Савва и не пряча ножа, обнял ее, в последний раз дай мне твою жемчужину!». И поцеловал ее.
Она не сопротивлялась. Ее губы дрожали.
Гордо сказал он:
«Любовь меряется: как ждешь и откровенностью. Я дождался и открою тебе тайну: я сын великого царя, я царевич. И люблю тебя по-царски».
И смотрел на нее и не оторваться, с тоской.
«Как же ты без меня?» спросил он, но совсем по-другому, как бы в чем-то виня себя и раскаиваясь.
«Первого трудно, сказала она, а потом...».
Она не договорила, она там договорит. Он остале́л весь, только сердце заныло, и ударил ее ножом в живот.
Чувство удара было так переполнено, точно он сам себя полыснул, и его вывернуло. Он увидел себя, как он сует в карман окровавленный нож и никак не может попасть. И уж без расчета воткнул себе в ногу. И пошел.
Он идет, не чувствуя боли, и никакого любопытства что там. В дверях нагнулся, знает, низкий потолок. И по коридору к окну.
Звездная ночь.
Но когда выпрыгнул из окна и очутился на улице, звезды пропали. Ему показалось, кто-то еще следом за ним спрыгнул. Над головой свирепо крутила метель.
«Метель, подумал он, это метель кре́стит и хлещет!»
Дороги не видно, а идет.
Он ли это или тот другой шел по полю с ножом. «Сам воткнул в себя, вынь!» — говорит. И он вынимает. И в карман сунул нож: «Ее кровь смешалась с моей!» И услышал знакомый призрачный шепот. Да никакая метель, это она неслась перед ним: навалилась горячим телом и всем ртом, обжигая, целовала его.
Савва очнулся на оклик.
«Что ты ни на какую стать, как дикий конь. Кричу, а ему и горя мало. Весь окровенился».
Савва вдруг почувствовал острую боль в ноге.
«Ничего, пройдет!» Виктор нагнулся.
И от его горячего прикосновения разлилось тепло; и никакой боли.
«В городе тревога, сказал Виктор, ты не знаешь, что случилось у Божена: Степаниду зарезали».
«Кто зарезал?»
«Разбойники».
Савва только вытянул по-гусиному шею, его стиснули сзади с боков два кулака и с такой силой, хребет переломится.
«Чего мы тут торчим в этом захолустье, беспечно сказал Виктор, тут со скуки умереть можно. Пойдем куда—нибудь в другое место. Погуляем, а захочешь, вернемся».
Савва на все согласен.
Он чувствовал, словно все у него вынуто и он пустой, окоченелый, без воли и ничего не хочется.
«Куда хочешь, я готов, сказал он, только как с деньгами? Пойдем в гостиницу, я заберу что еще у меня осталось».
«Брось, перебил Виктор, ты знаешь могущество моего отца, повсюду его поместья, и куда бы не пришли мы, деньги у нас будут. Идем!».
Виктор свистнул. И крепко, как крылом, ударил по плечу Савву, инда екнуло сердце так крепко.
И вмиг они очутились на Волге за две тысячи верст от соликамского Орла в Козмодемьянске.
III
Закормленный до отвалу, с утра до ночи в послеобеденной дреме, не скажешь, что город очень бойкий, волжская пристань и цвет благочестия и пример домостроя, Козмодемьянск.
И в это-то рыбное добротолюбие, как снег на голову, ни на кого не похожие, ни речь и наряд не наш, два молодца, писаные царевичи, и уж богаты! И пошел дым коромыслом. В Смуту такого не запомнят.
Воистину, «нечистый пребывает, еже хощет».
Савва и Виктор в гульбе — гуляют вовсю без очнутья, и удержу нет. Сыплется золото, льется вино, без умолку песни.
Какой соблазн для закупоренных, а живых человеческих чувств!