88
с. 120-121), где по ветхой, чуть-чуть держащейся галерее «дозволяется ходить только „людям”, а господа не ходят» (там же, с. 107) и где четырнадцатилетний Илюша, которому «чуть что покажется ‹…› не так, то он поддаст Захарке ногой в нос», а от взрослых обломовцев, если «недовольный Захарка вздумает пожаловаться», он получит еще и «колотушку» (там же, с. 140); во-вторых, описание «неизвестных стран», «населенных чудовищами, людьми о двух головах, великанами; там следовал мрак – и, наконец, всё оканчивалось той рыбой, которая держит на себе землю» (там же, с. 104), рассказ о гаданье на картах и мрачных предсказаниях конца света (см.: там же, с. 132, 133); в-третьих, упоминание «казны» или слова «правосудие» в несоответствующем контексте (см.: там же, с. 101, 141); в-четвертых, упоминание «крестного знамения», которым осеняли себя обломовцы, или «знамений небесных», или слов «вера», «крестины», «заговенье», «розговенье», или «святой водицы» рядом с «заговорным» словом «пошепчут», а также слов: «Возблагодарили Господа Бога» – рядом с прозаическим «напоили его мятой, там бузиной» (там же, с. 115, 117, 118, 122, 133, 142).
К дополнениям, носящим характер стилистической правки, можно отнести риторический вопрос: «Какие же страсти и волнения могли быть у них?», разбивающий текст с пространным описанием однообразной жизни обломовцев (наст. изд., т. 5, с. 454, вариант к с. 104, строки 18-19), фразу: «Дамы начали смеяться и перешептываться; некоторые из мужчин улыбались», введенную в сцену томительно-долгой беседы собравшихся в гостиной в ожидании ужина обломовцев (там же, с. 460, вариант к с. 131, строки 26-27), а также сравнение обломовца, наблюдающего «каждое мимолетное движение», с теми собаками, которые «любят сидеть по целым дням на окне, подставляя голову под солнышко и тщательно оглядывая всякого прохожего» (там же, с. 456, вариант к с. 114, строки 20-22). Иногда дополнение оказывалось необходимым для того, чтобы фраза приобрела законченность. Таков случай, когда в прежде краткий пересказ нянькой «слов медведя», бредущего по деревне на липовой ноге, были введены слова: «все бабы спят, одна баба не спит, на моей шкуре сидит, мое мясо варит, мою шерстку прядет», без которых был недостаточно нагляден переход к следующему далее «страшному» тексту (там же, с. 457, вариант
89
к с. 118, строки 35-36); таково же комически-ироничное сравнение бревен, расставленных Федотом на галерее, с «колоннами у предводителя в дому» (там же, с. 458, вариант к с. 124, строка 32).
Стилистическая правка по тексту «Сна Обломова», начатая с первых строк главы, включала и более мелкие дополнения. Это еще один штрих к портрету Ильи Ивановича, читающего «вслух, для всех» известия «из третьегодичных газет» (после слов: «- Вот из Гаги пишут, – скажет он, – что его величество король изволил благополучно возвратиться из кратковременного путешествия во дворец…» – прибавлено: «и при этом поглядит через очки на всех слушателей» – там же, с. 461, вариант к с. 137, строки 5-6), а также недостающий переход от описания воспитания Илюши у Штольца-отца к его домашней жизни, т. е. фраза: «Илье Ильичу ясно видится и домашний быт его, и житье у Штольца» (там же, с. 461, вариант к с. 140, строки 10-11). «Переходная» фраза была введена и в следующем случае: Илюша хоть и смирился с тем, что ему не удается «никак ‹…› сделать что-нибудь самому для себя», и научился командовать «Васькой и Ванькой», но, говорится теперь в тексте, «подчас нежная заботливость родителей и надоедала ему» (там же, с. 462, вариант к с. 140, строки 41-42).
Цель художественной отделки текста преследовала и замена фраз, частей фраз или одного слова другими. Например, вместо пространной фразы: «Но всматриваясь пристальнее в давнопрошедший быт Обломовки, видим, что скромным ее обитателям навязывались порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоическим равнодушием» (там же, с. 458, вариант к с. 123, строки 30-32) – в журнальном тексте появился более лаконичный текст: «Навязывались им, правда, порой и другие заботы, но обломовцы встречали их по большей части с стоической неподвижностью». В этом случае Гончаров, по-видимому, сознательно пожертвовал более выразительным и точным словосочетанием «стоическое равнодушие»: «стоическая неподвижность» более соответствовала сонно-бездумному бытию обломовцев. В результате замены последних слов («казалось им каким-то отчаянным делом») более выразительной стала фраза: «Но заплатить за что-нибудь, хоть самонужнейшее, вдруг двести, триста, пятьсот рублей казалось им чуть не самоубийством»,