В данном случае негативное отношение Шаламова к Шолохову во многом связано с известным выступлением последнего на XXIII съезде КПСС 1 апреля 1966 г., где Шолохов откровенно заявил свою жесткую политическую позицию и призвал к расправе над А. Синявским, Ю. Даниэлем и другими «оборотнями» (как называл писатель инакомыслящих, публикующих свои произведения за границей) — «в духе революционной законности». Это выступление сделало имя автора «Тихого Дона» одиозным в широких общественных кругах (о чем можно судить, например, по отзыву А. Т. Твардовского: «Речь Шолохова — ужасно, даже ее государственный план не спасает от впечатления позорно-угоднического, вурдалацкого смысла в части искусства» — Твардовский А. Т. Новомирский дневник. М., 2009. Т. 1. С. 460). Шаламов, специально вырезав текст выступления Шолохова на съезде из отчета в «Литературной газете», в своем дневнике мрачно-саркастически назвал это выступление Шолохова «первоапрельской шуткой» (РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 35, л. 9–10).
Как можно понять из текста, Шаламов считал позицию М. А. Шолохова в главах его романа отражением официальной точки зрения властей и протестовал против нее, делая акцент главным образом на фальшивости эпизодов романа Шолохова, связанных с лагерной темой. Общая оценка антигуманистической позиции Шолохова-писателя ярче всего отражена у Шаламова в ее сопоставлении с позицией Пушкина («И милость к падшим призывал».)
Наброски отзыва Шаламова нельзя считать полноценной рецензией. Возможно, первоначальным импульсом писателя было распространение своего отзыва в самиздате, однако, судя по тому, что рукопись не закончена, он отказался от этого намерения.
Впервые: Шаламовский сборник. Вып. 4. М., 2011. С. 33. Оригинал: РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 174. Датировка — 1960-е годы. Автограф в школьной тетради выпуска IV квартала 1963 г. позволяет, по опыту И. П. Сиротинской, более точно ориентироваться в датировке рукописи и отнести ее к началу 1964 г.
Впервые: Шаламовский сб. Вып. 4. М., 2011. С. 45–49. Оригинал: РГАЛИ, ф. 2596, оп. 2, ед. хр. 127, л. 1–15.
Среди рукописей В. Т. Шаламова в его архиве недавно обнаружены две тетради (обычные школьные, какие часто использовал писатель) с надписью «Фаллада». Вероятно, Шаламов собирался посвятить эти тетради своим впечатлениям от известного романа немецкого писателя-антифашиста Г. Фаллады «Каждый умирает в одиночку» (вызывавшего аналогии между гитлеризмом и сталинизмом). Этот замысел, по-видимому, остался неосуществленным, т. к. фактически записи в тетрадях касаются совсем других тем — о судьбах эмигрантов, вернувшихся в советскую Россию, и о воспоминаниях С. И. Аллилуевой, дочери Сталина. Эти воспоминания «Двадцать писем другу» были написаны в 1963 году и до своей публикации на Западе (1967) распространялись в самиздате. Шаламов познакомился с ними в рукописи, что позволяет датировать его записи 1964–1965 годами (на это указывает и упоминание Н. Я. Мандельштам, с которой он в это время познакомился).
Оригинал — РГАЛИ, ф. 2596, оп. 2, ед. хр. 130, л. 1–85. Первая (недостаточно полная) попытка расшифровки этой рукописи была представлена в Шаламовском сборнике. Вып. 4. М., 2011. В данном случае, благодаря дополнительной текстологической работе В. В. Есипова и С. Ю. Агишева, текст значительно дополнен и отчасти скорректирован. Опущен ряд трудночитаемых фрагментов рукописи, касающихся послелагерной биографии Я. Д. Гродзенского.
Незавершенная рукопись (РГАЛИ, ф. 2596, оп. 3, ед. хр. 141), на первый взгляд, создает впечатление единого текста о Б. Н. Полевом. (Полевой Борис Николаевич, 1908–1981, редактор журнала «Юность», секретарь правления Союза писателей СССР, много сделавший для поддержки Шаламова. См. письмо Шаламова Б. Н. Полевому в т. VI наст. изд.; см. также: Есипов В. Шаламов в «Юности» // Юность. 2012. № 6.) На самом деле вторая часть рукописи никакого отношения к Б. Н. Полевому не имеет, т. к. «в дебрях» издательства «Советский писатель» последний по своему статусу не присутствовал. Первая часть рукописи дает представление о том, как Шаламов воспринимал личность Б. Н. Полевого, вторая показывает, как Шаламов относился к литературным нравам своей эпохи.