– А кушать всё хочется? – спросила Татьяна Марковна.
– Нет: уж мне теперь не до еды!
– Что ж: уж не отдать ли за него Марфиньку, Марья Егоровна?
– Не стоит, Татьяна Марковна: да и рано. Пусть бы года два…
Он налетел на мать и поцелуем залепил ей рот.
– Видите, какого сорванца вы пускаете в дом! – говорила мать, оттолкнув его прочь.
– Со мной не смеет, я его уйму – подойди-ка сюда…
Он подошел к Татьяне Марковне: она его перекрестила и поцеловала в лоб.
– Ух! – сказал он, садясь, – мучительницы вы обе: зачем так терзали – сил нет!
– Вперед будь умнее!
– Где же Марфа Васильевна?.. я побегу…
– Погоди, имей терпение!.. они у меня не такие верченые! – сказала бабушка.
– Опять терпение!
– Теперь оно и начинается: полно скакать и бегать, ты не мальчик, да и она не дитя. Ведь сам говоришь, что соловей вам растолковал обоим, что вы «созрели» – ну так и остепенись!
492
Он немного смутился от этого справедливого замечания и скромно остался в гостиной, пока пошли за Марфинькой.
– Ни за что не пойду! И сохрани Господи! – отвечала она и Марине, и Василисе.
Наконец сама бабушка с Марьей Егоровной отыскали ее за занавесками постели в углу, под образами, и вывели ее оттуда, раскрасневшуюся, не одетую, старающуюся закрыть лицо руками.
Обе принялись целовать ее и успокоивать. Но она наотрез отказалась идти к обеду и к завтраку, пока все не перебывали у ней в комнате и не поздравили по очереди.
Точно так же она убегала и от каждого гостя, который приезжал поздравлять, когда весть пронеслась по городу.
Вера с покойной радостью услыхала, когда бабушка сказала ей об этом:
– Я давно ждала этого, – сказала она.
– Теперь, если б Бог дал пристроить тебя… – начала было Татьяна Марковна со вздохом, но Вера остановила ее.
– Бабушка! – сказала она с торопливым трепетом, – ради Бога, если любите меня, как я вас люблю… то обратите все попечения на Марфиньку. Обо мне не заботьтесь.
– Разве я тебя меньше люблю? Может быть, у меня сердце больше болит по тебе…
– Знаю, и это мучает меня… Бабушка! – почти с отчаянием молила Вера, – вы убьете меня, если у вас сердце будет болеть обо мне…
– Что ты говоришь, Верочка? опомнись!..
– Это убьет меня, я говорю не шутя, бабушка.
– Да чем, чем: что у тебя на уме, что на сердце? – говорила тоже почти с отчаянием бабушка, – разве не станет разумения моего или сердца у меня нет, что твое счастье или несчастье… чужое мне?..
– Бабушка! у меня другое счастье и другое несчастье, нежели у Марфиньки. Вы добры, вы умны, дайте мне свободу…
– Ты успокой меня: скажи только, что с тобой?..
– Ничего, бабушка, нет: только не старайтесь пристроивать меня…
– Ты горда, Вера! – с горечью сказала старушка.
493
– Да, бабушка, может быть: что же мне делать?
– Не Бог вложил в тебя эту гордость!
Вера не отвечала, но страдала невыразимо оттого, что бабушка не понимала ее, что она не могла растолковать себя ей. Она металась в тоске.
– Открой мне душу: я пойму, может быть, сумею облегчить горе, если есть…
– Когда оно настанет – и я не справлюсь одна… тогда я приду к вам – и ни к кому больше, да к Богу! Не мучьте меня теперь и не мучьтесь сами… Не ходите, не смотрите за мной…
– Не поздно ли будет тогда, когда горе придет?.. – прошептала бабушка. – Хорошо, – прибавила она вслух, – успокойся, дитя мое! я знаю, что ты не Марфинька, и тревожить тебя не стану.
Она поцеловала ее со вздохом и ушла скорыми шагами, понурив голову. Это было единственное темное облачко, помрачавшее ее радость, и она усердно молилась, чтобы оно пронеслось, не сгустившись в тучу.
Вера долго ходила взволнованная по саду и мало-помалу успокоилась. В беседке она увидела Марфиньку и Викентьева и быстро пошла к ним. Она еще не сказала ни слова Марфиньке после новости, которую узнала утром.
Она подошла к ней, пристально и ласково поглядела ей в глаза, потом долго целовала ей глаза, губы, щеки. Положив ее голову, как ребенка, на руку себе, она любовалась ее чистой, младенческой красотой и крепко сжала в объятиях.
– Ты должна быть счастлива! – сказала она, с блеснувшими вдруг и спрятавшимися слезами.
– И будет! – подсказал Викентьев.
– Ты, Верочка, будешь еще счастливее меня! – отвечала Марфинька, краснея. – Посмотри, какая ты красавица, какая умная – мы с тобой – как будто не сестры! здесь нет тебе жениха. Правда, Николай Андреевич?
Вера молча пожала ей руку.
– Николай Андреевич, знаете ли, кто она? – спросила Вера, указывая на Марфиньку.
– Ангел! – отвечал он без запинки, как солдат на перекличке.