В моей пещере тесно и сыро,
И нечем её согреть.
Далёкий от земного мира,
Я должен здесь умереть.
«О сердце, сердце! Позабыть…»
О сердце, сердце! Позабыть
Пора надменные мечты,
И в безнадёжной доле жить
Без торжества, без красоты;
Молчаньем верным отвечать
На каждый звук, на каждый зов,
И ничего не ожидать
Ни от друзей, ни от врагов.
Суров завет, но хочет Бог,
Чтобы такою жизнь была
Среди медлительных тревог,
Среди томительного зла.
«Есть правда горькая в пророчестве…»
Есть правда горькая в пророчестве:
Ты должен вечным быть рабом.
Свобода – только в одиночестве.
Какое рабство – быть вдвоём.
Свершить ли хочешь пожелания, –
Свободные всегда одни.
Венчай тиарою молчания
Твои отторженные дни.
Но бойся, бойся воплощения
Твоей надежды и мечты:
Придут иные вожделения,
И сам окаменеешь ты.
«В первоначальном мерцаньи…»
В первоначальном мерцаньи,
Раньше светил и огня,
Думать-гадать о созданьи
Боги воззвали меня.
И совещались мы трое,
Радостно жизнь расцвела.
Но на благое и злое
Я разделил все дела.
Боги во гневе суровом
Прокляли злое и злых,
И разделяющим словом
Был я отторжен от них.
«Что мы служим молебны…»
Что мы служим молебны,
И пред Господом ладан кадим!
Всё равно непотребны,
Позабытые Богом своим.
В миротканной порфире,
Осенённый покровами сил,
Позабыл он о мире,
И от творческих дел опочил.
И нетленною мечтою
Мировая душа занята,
Не земною, иною, –
А земная пустыня – пуста.
Пилигрим
В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идёт,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперёд, –
И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали, –
И всё далек Ерусалим…
В путях томительной печали,
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали,
К какой-то цели роковой.
И создаёт неутомимо
Судьба преграды перед ним,
И всё далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.
Лихо
Кто это возле меня засмеялся так тихо?
Лихо мое, одноглазое, дикое Лихо!
Лихо ко мне привязалось давно, с колыбели,
Лихо стояло и возле крестильной купели,
Лихо за мною идёт неотступною тенью,
Лихо уложит меня и в могилу.
Лихо ужасное, враг и любви, и забвенью,
Кто тебе дал эту силу?
Лихо ко мне прижимается, шепчет мне тихо:
«Я – бесталанное, всеми гонимое Лихо!
В чьём бы дому для себя уголок не нашло я,
Всяк меня гонит, не зная минуты покоя.
Только тебе побороться со мной недосужно, –
Странно мечтая, стремишься ты к мукам.
Вот почему я с твоею душою так дружно,
Как отголосок со звуком».
«Я тёмным иду переулком…»
Я тёмным иду переулком,
Где в воздухе пыльном и гулком
Тревога,
И чужд я больной укоризне, –
Теперь мне осталось от жизни
Немного.
Не знать и не ждать перемены,
Смотреть на докучные стены
Досадно,
Мечтать же о дне неслучайном,
Навеки запретном и тайном,
Отрадно.
Да, он никогда не настанет, –
И кто моё сердце обманет
Гаданьем!
Не мне утешаться и верить,
И тёмные пропасти мерить
Желаньем.
«В предутренних потьмах я видел злые сны…»
В предутренних потьмах я видел злые сны.
Они меня до срока истомили.
Тоска, томленье, страх в работу вплетены,
В сиянье дня – седые космы пыли.
Предутренние сны, безумной ночи сны, –
На целый день меня вы отравили.