XV
ТОРЖЕСТВО ПРУССИИ
Часть страницы «New-York Daily Tribune» со статьей из серии «Революция и контрреволюция в Германии».
Мы подходим теперь к последней главе в истории германской революции: к столкновению Национального собрания с правительствами различных государств, особенно с прусским правительством, к восстанию в Южной и Западной Германии и его окончательному подавлению Пруссией.
Мы уже видели франкфуртское Национальное собрание за работой. Мы видели, как награждала его пинками Австрия, как оскорбляла его Пруссия, как отказывались повиноваться ему мелкие государства и как его дурачило его же собственное бессильное центральное «правительство», которое, в свою очередь, было одурачено всеми и каждым из властителей страны. Под конец дело приняло совсем угрожающий оборот для этого слабого, колеблющегося, ничтожного законодательного учреждения. Оно вынуждено было прийти к тому заключению, что «осуществлению высокой идеи германского единства грозит опасность»; это означало не больше не меньше как то, что Франкфуртскому собранию со всем, что оно совершило и собиралось совершить, по всей вероятности, предстоит вскоре исчезнуть без следа. Поэтому оно со всей серьезностью принялось за работу, чтобы возможно скорее завершить свое великое творение — «имперскую конституцию».
Но тут возникло одно затруднение. Какова должна была быть исполнительная власть? Должен ли был быть ею исполнительный совет? Нет, это значило бы, рассуждало мудрое Собрание, сделать из Германии республику. «Президент?» Но ведь и это сводится к тому же. Значит, необходимо возродить старый императорский сан. Но так как императором, разумеется, должен стать кто-нибудь из монархов, то кто же именно будет императором? Очевидно, ни один из dii minorum gentium{3}, начиная от князя Рейс-Грейц-Шлейц-Лобенштейн-Эберсдорфа и кончая королем Баварии, — ни Австрия, ни Пруссия не допустили бы этого. Итак, речь могла идти только об Австрии или Пруссии. Но кто же из этих двух? Несомненно, что при иных, более благоприятных обстоятельствах это высокое Собрание заседало бы до настоящего времени и все еще обсуждало бы эту важную дилемму, будучи не в силах прийти к тому или другому решению, если бы австрийское правительство не разрубило гордиев узел и таким образом не избавило Собрание от хлопот.
Австрия превосходно понимала, что с того момента, когда, покорив все свои провинции, она снова сможет выступить перед Европой как могущественная европейская держава, закон политического тяготения сам по себе вовлечет в орбиту ее влияния остальную Германию и она обойдется без помощи того авторитета, который могла бы придать ей императорская корона, полученная из рук Франкфуртского собрания. Австрия стала гораздо сильнее, почувствовала себя гораздо свободнее в своих действиях с той поры, как она сбросила лишенную реального значения корону германских императоров, — корону, которая, ни на йоту не увеличивая ее силу внутри и вне Германии, являлась только помехой для ее самостоятельной политики. В случае же, если бы Австрия оказалась неспособной сохранить свои позиции в Италии и в Венгрии, тогда она и в Германии лишилась бы всякого веса, ее влияние было бы сведено на нет и она уже никогда не могла бы возобновить свои притязания на корону, которая выскользнула из ее рук в то время, когда она была еще в полном расцвете своих сил. Поэтому Австрия сразу же высказалась против какого бы то ни было воскрешения императорской власти и прямо потребовала восстановления Союзного сейма — единственного центрального правительства Германии, фигурировавшего в трактатах 1815 г. и признанного ими. А 4 марта 1849 г. она обнародовала конституцию, означавшую не что иное, как объявление Австрии нераздельной, централизованной и самостоятельной монархией, совершенно отделенной даже от той Германии, которую Франкфуртское собрание еще должно было реорганизовать.
Это открытое объявление войны действительно не оставляло перед франкфуртскими мудрецами иного выбора как исключить Австрию из Германии, а из оставшихся частей страны создать своего рода Восточную Римскую империю — «малую Германию»; ее довольно убогая императорская мантия должна была пасть на плечи его величества прусского короля. Напомним, что это было возрождением одного старого проекта, выношенного шесть-восемь лет назад партией южногерманских и средне германских либеральных доктринеров, которые считали ниспосланными свыше унизительные обстоятельства, снова выдвинувшие их старую причуду на первый план в качестве «новейшего шахматного хода» для спасения отечества.