— Господи! — вырвалось у него. — Какая же вы…
— Я все поняла. — Новое открытие внезапно испортило ей настроение. Она вдруг села, и он тоже сел. — Вы пошли на это, — продолжала она, — потому что хотели помочь мне. Вы думали, что условности не позволят мне принять помощь от человека, который ниже меня по общественному положению.
— Отчасти так оно и было, — сказал мистер Хупдрайвер.
— Как же вы неверно обо мне судили! — сказала она.
— Значит, вы не против?
— Это было благородно с вашей стороны. Мне только жаль, — сказала она, — что вы подумали, будто я могла стыдиться вас из-за того, что вы занимаетесь честным трудом.
— Но откуда мне было это знать? — сказал мистер Хупдрайвер.
Он растерялся. Ему возвращали чувство собственного достоинства. Он был полезным членом общества — это решено и подписано, — и ложь его была самой благородной ложью. Он начал верить, что именно так оно и есть. Кроме того, Джесси снова упомянула о его необыкновенной храбрости. Конечно, признался он в душе, он вел себя храбро. И в результате к концу завтрака он чувствовал себя таким счастливым, каким не видел себя даже в мечтах, — счастливым и покрытым славой, и они с Джесси выехали из маленького кирпичного Блэндфорда так, будто их отношения никогда не омрачала ни малейшая тень.
Но когда они сидели на обочине дороги среди сосен, на склоне холма между Уимборном и Рингвудом, дух откровенности самым странным и неожиданным образом снова заявил о себе, и мистер Хупдрайвер вернулся к вопросу о своем положении в обществе.
— Так вы думаете, — начал он вдруг, задумчиво вынимая изо рта сигарету, — что продавец тканей может быть честным гражданином?
— Почему же нет?
— А если он, например, подсовывает людям товар, который им не очень нужен?
— А разве это обязательно?
— Это торговля, — сказал Хупдрайвер. — Не обманешь — не продашь. И ничего тут не поделаешь. Ремесло это не очень честное и не очень полезное; не очень почетное; ни свободы, ни досуга — с семи до полдевятого, каждый день. Много ли человеку остается? Настоящие рабочие смеются над нами, а образованные — банковские клерки, или те, что служат у стряпчих, — эти смотрят на нас сверху вниз. Выглядишь-то ты прилично, а, по сути дела, тебя держат в общежитии, как в тюрьме, кормят хлебом с маслом и помыкают, как рабом. Все твое положение в том и состоит, что ты понимаешь, что никакого положения у тебя нет. Без денег ничего не добьешься; из ста продавцов едва ли один зарабатывает столько, чтобы можно было жениться; а если даже он и женится, все равно главный управляющий захочет — заставит его чистить ботинки, и он пикнуть не посмеет. Вот что такое приказчик. А вы говорите, чтобы я был доволен. Вы сами-то были бы довольны, если б вам пришлось служить продавщицей?
Она промолчала, и поле сражения осталось за ним.
Немного спустя он заговорил.
— Я все думаю… — начал он и остановился.
Она повернула к нему подпертое ладонью лицо. Глаза ее сияли и от этого казались нежными.
— Вы так скромны, — сказала она, — вы так себя принижаете.
Мистер Хупдрайвер ни разу не взглянул в ее сторону, пока говорил. Он смотрел на траву и каждое свое слово подкреплял движением рук с покрасневшими суставами, которые держал ладонями вверх. Теперь они вяло лежали у него на коленях.
— Я все думал, — повторил он.
— Да? — сказала она.
— Я все думал этим утром, — сказал мистер Хупдрайвер.
— О чем?
— Конечно, это глупо…
— Что?
— Ну в общем… Мне сейчас около двадцати трех. В школе я учился до пятнадцати. Восемь лет я уже не учусь. Начинать сейчас поздно? Я учился неплохо. Знал алгебру, прошел латынь до вспомогательных глаголов и спряжение по-французски. Так что основа у меня есть.
— И теперь вы подумали, не продолжить ли вам учение?
— Да, — сказал мистер Хупдрайвер. — Совершенно верно. Видите ли, в торговле тканями без капиталов много не сделаешь. Но если бы я мог получить хорошее образование…
— А почему бы и нет? — сказала Юная Леди в Сером.
Хупдрайвера удивил такой решительный подход к делу.
— Вы думаете? — спросил он.
— Конечно. Ведь вы мужчина. И вы свободны. — И она пылко добавила: — Как бы я хотела быть на вашем месте, чтобы попробовать свои силы в такой борьбе!
— Только могу ли я назвать себя настоящим мужчиной, — промолвил Хупдрайвер, думая вслух. — Если бы еще не эти восемь лет! — добавил он, уже обращаясь к ней.
— Но вы можете наверстать их. Кто-кто, а вы, конечно, можете. Те, кого вы называете образованными, они ведь не развиваются дальше. Вы можете догнать их. Они всем довольны. Играют в гольф, думают о том, что бы сказать такое умное дамам, вроде моей мачехи, и ходят на обеды. А в одном вы уже и сейчас впереди них. Они думают, будто все знают. А вы так не думаете. А знают они очень мало. К тому же вы такой решительный, быстрый…