Блиц. Я боюсь, что — поздно, господин барон…
Хунсблат. Поздно? Никогда не произносите при мне этого слова. Что это у вас?
Блиц. Перехваченная телеграмма маркизу Дамьяк…
Хунсблат (берет телеграмму, но, не найдя в карманах жилета пенсне, возвращает ее Блицу). Прочтите.
Блиц (читает). «По дороге в Роттердам нас одиннадцать раз пытались угробить, но мы вывернули машину и — все в порядке, знаем о твоих успехах, держи ухо востро. Майк…»
Хунсблат. Кого нужно было повесить за это? Может быть, вас, Блиц? Ступайте… Мексиканских агентов для скорости перебросьте на автокарах…
Блиц. Вы просили напомнить: через две с половиной минуты маркиз должен быть у микрофона.
Хунсблат. Помню.
Хунсблат и Блиц уходят в разные стороны. Из-за беседки появляются Майк и Гарри.
Майк. Видишь, я был прав: мальчик нашей телеграммы не получил, значит, его надо предупредить другим способом…
Гарри. Майк, мы же влезли в самую пасть.
Майк. Я и сам вижу, что мы здесь, как две вши на ладони.
Гарри. Тут уже нас непременно повесят, Майк… Майк. Ты правильно рассуждаешь, Гарри…
Гарри. Майк, давай-ка лучше отсюда…
Майк. А ты можешь бросить своего товарища в трудную минуту?
Гарри. Скажем — не могу…
Майк. Ты сам бы себе сказал тогда: я — трус и подлец?
Гарри. Пожалуй бы, сказал.
Майк. Если твой товарищ на краю гибели — должен ты рискнуть своей шкурой?
Гарри. Ну, должен.
Майк. Вот, когда ты так поговоришь со своей совестью — тогда тебе станет ясно: хочешь ты или не хочешь, а надо выручать нашего мальчика…
Гарри. Майк, идут…
Майк и Гарри скрываются. Входят Зелкин с большим бумажным свитком и Зизи.
Зелкин. Мы пришли немножко рано, Зизи… Пройдемся. Неполитично вылезать первыми… Почему ты так странно смотришь на меня? Мы же условились… Ты возьмешь адрес, как жена депутата, облеченная доверием масс… Делаешь реверанс и передаешь адрес королеве со словами: «Ваше величество, десятки тысяч добрых, благодарных рабочих кладут в ваши милостивые руки…» Понимаешь: тут очень тонкий оттенок, — я не говорю — «Повергают к стопам вашего величества». Нет! Рабочие, сохраняя чувство собственного достоинства, кладут в руки ее величества «свои чувства глубокого удовлетворения и надежд…» Ты поняла, как я подковыриваю? «Надежд на мирное разрешение некоторых экономических, противоречий…» Под адресом десять тысяч подписей: моя, секретарей профсоюзов и других…
Зизи. Боже, какая скверная фальшивка! Хватило же у тебя терпенья подписать десять тысяч фамилий…
Зелкин. Это не меняет дела… А может быть, я лично опросил всех по телефону? Момент чрезвычайно обостренный. Я предвижу крутой поворот в сторону диктатуры капитала… Наше положение весьма щекотливое…
Зизи. Только трусы боятся щекотки…
Зелкин. Я не боюсь щекотки! Во что бы то ни стало я должен удержать власть в рабочих округах… Я должен удержать большинство в парламенте, придется уступать и одним, и другим, спасая и то, и это…
Зизи. Сколько тебе хлопот, мой зайчик…
Зелкин. Будешь ты у меня когда-нибудь президентшей… Итак, после короткой речи ты снова делаешь реверанс королеве и ее жениху.
Зизи. Нет…
Зелкин. Что — нет?
Зизи. Я всецело на стороне крупного капитала… Подавай эту бумажонку сам…
Зелкин. Я требую повиновения! Я требую, как глава семьи, черт возьми!
Зизи. Шатап…
Зелкин. Я залеплю вам пощечину, сударыня, — публично!
Зизи. Глядите! Социалист…
Зелкин. Молчать! Прежде всего я — мужчина, вы — моя жена…
Зизи. Вы не мужчина, увы! Если бы только вы осмелились публично залепить мне пощечину… О-ла-ла… Я бы вам поцеловала руку, мой тигр! Мало еще быть просто подлецом… За это дешево платят сегодня… Смелым, инициативным подлецом, — о! Это — стиль!.. Я разочарована.
Зелкин. А что такое? Ты что-нибудь слышала обо мне?
Зизи. Игра проста: только две комбинации, третьей нет… В первом случае тебе дают хорошего пинка, — ты вылетаешь на тротуар, где в самом благоприятном случае торгуешь спичками и шнурками для ботинок… Во втором случае тебя просто расстреливают…