Шуйский (Челяднину, который проходит мимо него). У государя глаза веселые, Иван Петрович, будь сторожек…
Пимен. Новгородская и псковская земля пусты лежат, как от чумы. Где было сто дворов — стоит один. Людишки о хлебе забыли, как звери лесные — едят кору с дерев, а иные разбрелись врозь. Втуне звонят колокола церковные. Мир есть елей на язвы наши. Хватит тебе, государь, чести от Полоцка, Нарвы да Юрьева… И те не стоят крови, за них пролитой. Мира жаждем…
Бояре, переглядываясь и взмахивая пестрыми платками для пота, заговорили: «Мира, мира хотим». Среди купечества и посадских — смущение.
Мстиславский. Не под силу нам война. Уж как-нибудь сдержи сердце-то. Поторгуйся с польским королем, может, уступит… Как воевать дальше? Отписал мне управитель: по деревнишкам меж пустых дворов одни лисы да зайцы скачут. Истину сказал митрополит Пимен новгородский: мира жаждем…
Оболенский. Обнищали, оскудели, обезлюдели, обезлошадели… Последнее отдали на эту прорву… Землицу-то уж бабы пашут…
Голоса на скамьях: «Бабы, бабы пашут…»
Иван. И то все, что можете сказать о великом деле, для коего мы живем и трудимся и пот кровавый проливаем? Иван Петрович Челяднин, возлюбленный слуга наш, скажи ты, порадуй…
Челяднин. Не неволь, государь, – ум мутится в таком деле, уста запечатаны…
Суворов. Когда надо — у земских уста запечатаны.
Малюта. Ибо изменой дышат… Вяземский (Малюте). Замолчи, сатана, Иван Петрович честный человек.
Малюта. Я всегда молчу, князь Афанасий… Челяднин. Оттого литовский посол замерил высоким безмерием слова твои, что весь свет поднялся против тебя, государь… Короли идут с запада. Крымский хан топчет конями Дикую степь; плывут в Азов корабли султана турского; ногайские татары, и Астрахань, и Казань только и ждут его помочи… Спрашиваешь — как быть? Мы давно уже думать-то перестали… Не знаю… Думай ты… А нам — умирать покорно, коли велишь умирать…
Малюта. Гиена лукавая… Ах, гиена… Вяземский. Правда-то, видно, как рыбья кость тебе — поперек горла воткнулась…
Малюта. Дал ему бог ума и пронырства, а не дал совести, – так-то, князь Афанасий…
Иван. Жду, Иван Петрович, каков твой будет аминь?..
Челяднин. Аминь, государь, – твоя воля… Иван. Огорчил меня, Иван Петрович, опечалил… Моя воля — не для смерти вам, но для жизни… Господен разум вращает солнце и звезды и бытие дает червю и человеку. Кто восстал против господнего порядка? Сатана! По злобе к живому и сущему. И ввергнут сатана в ад, в пепел безобразный. Волю мою утверждая, – уподобляюсь миродержателю, и в том вижу добро и порядок добрый, укрепление земли, изобилие плодов и благочиние людем. Волю мою утверждаю по совету с совестью моей в тревоге и в трепете вечном… Аз есмь единодержатель и ответ держу даже за каждую слезу вдовью… Некто, повергающий меня в прах, как Давид Голиафа, всю землю русскую повергает… Мне — срам и бесчестье — вся земля русская стыдом закрывает лицо свое… Позвал я вас для совета и дела, как отец, ибо трудны дела наши… Пусть скажут опричники. Сабли у них изострены, кони под ними пляшут… Знаю, знаю — черные кафтаны с метлой да собачьей головой для иных из вас — хуже чумы… Опричный двор — здесь на Воздвиженке — преужасное звериное логовище, недаром на воротах-то — львы дыбом поставлены… Потешается-де царь Иван, глумится над Москвой… Любезных опричников землей верстает, а вотчинных князей да бояр с земли сводит… Чего потупились? Правду говорю… Не ради потехи завели мы опричнину… Спросите их: отдавать ли немцам наши древние, кровью возвращенные, ливонские города, как нам велит Константин Воропай?.. Быть ли стыдному миру? (Суворову.) Скажи ты…
Суворов (земским). Вы — люди пешие, мы на конях сидим… Вы много речей слушаете, – мы одно слушаем… (Подносит саблю к уху.) Подруга верная, укажи дорогу… (Свистнул саблей по воздуху.) Она прямую дорогу скажет… Чего там!
Среди опричников — одобрение.
Басманов. Вот что, земские люди, – нам не только городов — десятины одной не отдавать ливонской земли… Аминь!
Суворов. Турки под Азовом али татары в Дикой степи, – потеха любезная… Гуляй! Чего там!..