Даша. Идолопоклонник.
Алпатов. Не может быть. Что же это у него—* искренно?
Из сада входят Хрустаков, Люба и Табардин,
Хрустаков. Нет, братец мой, ты должен посмотреть цветные стекла изнутри. Хороши?
Табардин. Я уже видел.
Хрустаков. А ты прищурься. Фантасмагория.
Алпатов. А я собираюсь с вами поспорить.
Табардин. С удовольствием.
Хрустаков. Иди же, смотри. В этой даче соблюдены две вещи: внешнее изящество и удобство для большой семьи. И, представь, нет мальчишки, разносчика, прыщавого дачника, который, проходя, не остановился и не посмотрел бы на дачу. Прямо удивительно.
Люба. Не дергайте мне мужа. Он—мой.
Хрустаков (Алпатову). Помилуйте. Он говорит — безобразный фасад.
Алпатов (удивленно). Тсс.
Люба (мужу.) Ты не нежен со своей птичкой, Табардин. С чего ты взяла.
Люба. Ты разлюбил свою маленькую.
Табардин. Люба, ради бога…
Люба. Ты приехал злой, нехороший, чужой… Я вижу.
Табардин. Что ты видишь? Боже мой, что ты видишь!
Даша (из качалки). Он слишком тебя любит, будь покойна.
Люба. Пусть попробует изменить. Это очень трудно, милый мой. Я не из тех, кого обманывают…
Табардин (порывисто хватает чемодан). Наверх? Да? Кто у меня рылся? (Замечает карточку, смотрит на Дашу, обращается к Любе.) Да, кстати, Люба… Кто-то… Ну, одним словом, дети моего приятеля нечаянно разорвали твою карточку. Вот.
Люба. Плохо ты меня бережешь. Говорят, это плохой знак. Смотри, Никита. (Грозит.)
Табардин и Люба уходят.
Хрустаков. Ну, дети, я опять пить хочу. (Садится около Даши.) Дай-ка я тебя поцелую, яблочко мое крымское. А, знаешь ли, глупый ты человек, что в пятницу день твоего рождения. И мы решили пустить ракету, а также… (Щелкает себя по воротнику, напевает.) Мы будем пить шампанское вино.
Даша (быстро приподнимаясь), Семен, ты любишь меня?
Хрустаков. Ох, батюшки.
Даша. Если любишь, мог бы ты мне простить?
Хрустаков. Подожди… Подожди. Что ты говоришь? Что простить?
Даша. Выслушай меня внимательно. Я виновата.
Хрустаков. Зачем тебе понадобилось? Не нужно, Дашенька. Потом как-нибудь.
Даша. Я не могу больше лгать…
Хрустаков (вскрикивает). Пощади. Сердце. (Хватается за сердце.)
Даша. Прости, я забыла. Папа, дай воды, пожалуйста. (Хрустакову.) Хотя тебе лучше, наверное.,
Хрустаков. Да, как будто бы отлегло. Я бы красненького вина лучше выпил. (Опирается на Алпатова и Дашу.) Милые вы мои оба. Стоит ли расстраивать себя из-за пустяков. Жизнь налаженная, устроенная, приятная. Сколько сил потрачено хотя бы на эту дачу. Все надо было выкрасить, пригнать, сделать изящным. И жизнь наша легкая, красивая. А чтобы ее сделать такой, немало было положено трудов. Дашенька, вижу, что нудно тебе иногда, коломытно. Ты как-нибудь устрой. Мы все не без греха. А лучше всего, начни принимать углекислые ванны. Но не бей ты наотмашь… Не ломай главного…
Даша. Главного. Что ты называешь главным? Хрустаков (Алпатову). Опять обиделась.
Алпатов. Да, что-то такое есть…
Хрустаков. Даша, ты куда?
Даша (за это время порывисто надев перчатки, шляпу). Я приду поздно. Ужинать меня не жди. (Уходит.)
Хрустаков (чешет затылок). Эх ты, черт… да.
Пауза.
А в общем, папаша, мой девиз — не унывай, брат мастеровой.
Действие второе
Там же, вечер. В фонаре горит лампа. У стола сидит Табардин. Вокруг разбросаны книги.
Табардин. Какая бессмыслица. Нелепость. Черт.
Входит горничная с подносом, на котором сервирован чай.
Послушайте, Маша, что сказал Семен Павлович? Он где ночует, в Москве?
Маша. Нет, барин обещались с последним поездом приехать. Скоро, должно быть.
Табардин. Который час?
Маша. Да уж второй час, барин.
Табардин. Любовь Павловна спит?