Алан Китсон нажал на клаксон и свернул в подъездную аллею — впрочем, она была такая короткая, что и аллеей-то трудно назвать.
— Тут раньше было куда больше места, пока напротив дом не построили да дорогу не расширили, — объяснил дядя.
Он заглушил мотор у парадного входа с колоннами. В дверях появилась тетя Гвен, бросилась к Тому с поцелуями, втащила в дом. Дядя Алан шел позади и нес чемодан.
Под ногами — холодные плиты пола. Застарелый запах пыли — видимо, до уборки ни у кого не доходят руки. У Тома холодок пробежал по спине. Собственно, ничего страшного или безобразного, просто прихожая ужасно неуютная. Это же самое нутро дома — широкий коридор от парадной двери до черного хода, посередине поворот к лестнице, ведущей наверх, — пустое, холодное, мертвое. К высоким серым стенам приколоты кнопками яркие плакаты с видами городов, в углу забыта корзинка для грязного белья с квитанцией из прачечной, у задней двери теснятся пустые молочные бутылки с запиской для молочника. Да только все эти предметы словно никакого отношения к дому не имеют. Прихожая остается пустой и безмолвной — несмотря на болтовню тети Гвен. Она без умолку тараторит о маме Тома, о Питере, о его кори.
Но стоило ей на минутку замолчать, как Том услышал — тишину нарушает один-единственный звук: тик, потом так и снова тик старинных напольных часов. Том остановился, чтобы получше разглядеть часы.
— Нет-нет, не трогай их, Том, — предупредила тетя Гвен и громким шепотом добавила: — Это часы принадлежат старой миссис Бартоломью, которая живет наверху. Она очень о них печется.
Том так и не увидел, что внутри часов, но успокоил себя — этим делом можно заняться попозже, когда кругом никого не будет, просто поглядеть, что там и как. Теперь, повернувшись к часам спиной и продолжая невинно беседовать с тетушкой, он ковырнул ногтем дверцу, за которой скрывался маятник. Надо все-таки попробовать…
— Если миссис Бартоломью так заботится о своих часах, почему они тут, а не наверху, в ее квартире? — Том тихонечко пошевелил ногтем, дверца не поддавалась…
— Потому что часы привинчены к стене, а винты заржавели, — объяснила тетя. — Хватит тут стоять. Пора пить чай.
— Конечно-конечно.
Сделав невинное лицо, как будто он случайно задержался у часов, Том пошел за тетей. Все равно дверца заперта.
Все трое поднялись по лестнице в квартиру Китсонов, а позади старинные часы пробили один раз — размеренный, полный собственного достоинства звук. Дядя Алан нахмурился и язвительно заметил, что часы идут точно, стрелки, как положено, стоят на пяти часах вечера — да вот только точное время они отбивают редко. На бой вообще внимания обращать не стоит, хотя бьют часы так громко, что и ночью в постели услышишь. Громко и всегда неверно.
Вот и второй этаж. Дальше шла лестница в мансарду, где обитала миссис Бартоломью, владелица старинных часов и, кстати говоря, всего огромного дома. Она была домовладелицей, а Китсоны и другие обитатели большого дома — квартиросъемщиками.
— Вот наша квартира, Том, милый, — объяснила тетя Гвен. — А вот гостевая комната, тут будет твоя спальня. Я вазу с цветами поставила, приготовила тебе разных книжек.
Она улыбнулась, глаза ее умоляли — пусть тебе здесь у нас понравится.
Комната маленькая, а потолок высокий. Вторая дверь, широкое, с большими стеклами окно — одно из тех, что он видел снаружи. Том уже приготовился изобразить из себя благодарного гостя, как…
— На окне решетки! — завопил мальчик. — Как в детской! Я вам не младенец!
— Нет, конечно. Конечно, нет, — тетя ужасно расстроилась. — Решетку не для тебя поставили, Том. Она тут уже была, когда мы только въехали. В ванной комнате на окне тоже решетка.
Однако подозрения Тома не вполне рассеялись.
Распаковывая чемодан перед чаем, Том успел повнимательнее осмотреть комнату. Вторая дверь вела в стенной шкаф для одежды, книги оказались девчачьими историями про школу, тетя Гвен их, наверно, хранила с детства, но хуже всего — что бы там тетушка ни говорила — решетки на окнах, как в детской.
Чаепитие отчасти вернуло Тому хорошее расположение духа. Тетя Гвен приготовила чай по-девонширски: к нему полагались крутые яйца, свежеиспеченные домашние булочки и домашнего же приготовления клубничное варенье со взбитыми сливками. Тетя объяснила, что любит готовить и получается у нее неплохо, так что, пока мальчик тут, она собирается побаловать его всякой вкуснятиной.
После чая Том написал матери письмо, сообщая о благополучном прибытии. В письмо он вложил открытку для Питера, где подробно описал свое новое положение. «Надеюсь, твоя корь полегче уже, — писал он. — На открытке башня собора в городе Или. (Он знал, что Питер заинтересуется — они оба обожали взбираться на башни всех церквей, не говоря уже о всевозможных деревьях.) Мы проехали через Или, но д. А. не позволил мне подняться на башню. Они тут живут в квартире, но сада нет и в помине. На окнах спальни решетки, как в детской, но т. Г. говорит, это не нарочно. Кормят вкусно».