— Вы были Хетти! Вы и есть Хетти! Настоящая Хетти!
Она улыбнулась и кивнула.
Глава 27
ИСТОРИЯ ДЛЯ ТОМА ЛОНГА
— Это случилось в 1895 году, в год великих морозов, — рассказывала Хетти Бартоломью. — Мы с тобой, Том, пробежали на коньках весь путь до Или. На обратном пути встретили Барти, и он подвез нас домой.
Она улыбнулась.
— Я никогда толком не разговаривала с Барти, всегда робела в большой компании, да я и сейчас такая. Но в тот день все было по-другому: мы остались вдвоем, болтали и понемногу узнавали друг друга. Барти любил говорить, что прежде чем повернуть двуколку к дому, он почти решил жениться на мне.
А потом он сделал мне предложение, и я согласилась, а тетя Мельбурн только рада была сбыть меня с рук.
Мы поженились на Иванов день, меньше чем через год после великих морозов. В канун Иванова дня, накануне свадьбы я паковала вещи и вспомнила про коньки и про тебя, Том. Я всегда держала коньки в тайнике, как и обещала, хотя очень давно тебя не видела. Я написала записку с объяснением и положила вместе с коньками.
— Я нашел записку, — сказал Том. — Подписанную и датированную.
— Канун Иванова дня, конец прошлого века. Было очень душно и жарко, собиралась гроза. Я не могла уснуть, все думала о завтрашней свадьбе. В первый раз я задумалась обо всем, что покидаю, — о детстве, о любимом саде, о тебе, Том. Приближалась гроза, сверкнула молния, я встала с постели и подошла к окну. При вспышках молний были ясно видны и луга, и вязы, и даже берег реки. И я подумала — надо взглянуть на сад, мне страшно хотелось его увидеть. Я пошла в пустую спальню, окна которой выходили в сад, в запасную спальню.
— Знаю, о чем вы говорите! Однажды я просунул туда голову сквозь дверь.
— Я стояла у окна и смотрела в сад. Гроза была уже совсем близко, сверкали молнии. Тисы, ель, теплица — все было видно как днем. И тут я заметила тебя.
— Меня? — закричал Том. — Но как? Когда? Я вас не видел.
— Ты не смотрел наверх. Думаю, ты гулял в саду — появился откуда-то сбоку и прошел через лужайку к дому. Ты выглядел почти прозрачным, как луч лунного света. Как всегда в пижаме, это же была пижама, правда? В то время мальчики спали в ночных рубашках, я раньше и не видела пижам. Твоя пижамная куртка была расстегнута, это я запомнила. Ты дошел до крыльца и, наверно, вошел в дом, больше я тебя не видела. Я стояла у окна и говорила себе: «Он ушел, но сад остался. Сад останется навсегда. Он никогда не изменится». Ты помнишь ель, Том, всю обвитую плющом? Много раз я стояла под этой елью в ветреную погоду и чувствовала, как под ногами поднимается земля, словно дерево напрягает корни, как мускулы. В тот день гроза разыгралась не на шутку. Порыв ветра, удар молнии прямо в дерево — Том, это было ужасно! Ель упала.
Она замолчала. Том вспомнил, как тихо стало, когда упала ель, вспомнил крик из окна на втором этаже.
— Я поняла, что сад все время меняется, потому что все изменяется, кроме нашей памяти.
— А что было потом? — спросил Том.
— На следующий день Авель ругался, потому что ель упала прямо на грядки со спаржей, а я не вспомнила ни о ели, ни о тебе, Том, ведь это был день моей свадьбы. Мы с Барти поженились и стали жить на одной из ферм его отца. Мы были очень, очень счастливы.
— А дальше?
— Дела у нас шли хорошо, гораздо лучше, чем у моих кузенов. Сперва все трое продолжали отцовское дело, потом Хьюберт и Эдгар вышли из дела, остался один Джеймс. Он женился, но жена умерла, дела шли все хуже и хуже, наконец, он решил эмигрировать. Перед отъездом он распродал все — дом, мебель, оставшуюся землю. Мы с Барти пришли на аукцион. Дом очень изменился. У Джеймса всегда было туго с деньгами. Сначала он продал оба луга, потом фруктовый сад, а потом и наш сад. Сад исчез. На месте тисов и лужайки выросли дома с крошечными садиками. Ни один тис не уцелел. Кроме Каверзы. Ты, наверно, видел Каверзу в одном из этих садиков.
— Значит, это Каверза, — сказал Том.
— Барти купил на аукционе все, что мне захотелось, — барометр, старинные напольные часы, я всегда любила слушать, как они бьют. В детстве я иногда притворялась, что перепутала время, и вставала раньше всех, раньше служанок, еще до восхода солнца, — и шла играть в сад.
— Как вы могли увезти часы? — удивился Том. Их же нельзя сдвинуть с места.
— Их и не надо было двигать. Барти купил дом — он всегда покупал то, что мне нравилось, если только мог, конечно. Он сказал: «Без сада это больше не господский дом», разделил его на квартиры и стал сдавать жильцам.
— И вы переселились сюда?
— Не сразу. Нам хорошо жилось на ферме. У нас родилось двое детей — мальчиков. Они оба погибли на Великой войне — сейчас ее называют Первой мировой войной, — миссис Бартоломью не заплакала, она давным-давно выплакала все слезы. — Потом, через много лет, умер Барти, и я осталась одна. Тогда-то я и переселилась сюда и с тех пор живу здесь.