Пойдут ребята опять на сход, потолкуют, потолкуют, да и разойдутся по домам, а часика через два, смотришь, сотский и несет тебе за подожданье по гривне с души, а как в волости-то душ тысячи четыре, так и выйдет рублев четыреста, а где и больше... Ну, и едешь домой веселее.
А то вот у нас еще фортель какой был — это обыск повальный. Эти дела мы приберегали к лету, к самой страдной поре. Выедешь это на следствие и начнешь весь окольный народ сбивать; мало одной волости, так и другую прихватишь — всех тащи. Сотские же у нас были народ живой, тертый — как есть на все руки. Сгонят человек триста, ну, и лежат они на солнышке. Лежат день, лежат другой; у иного и хлеб, что из дому взял, на исходе, а ты себе сидишь в избе, будто взаправду занимаешься. Вот как видят, что время уходит — полевая-то работа не ждет — ну, и начнут засылать сотского: «нельзя ли, дескать, явить милость, спросить в чем следует». Тут и смекаешь: коли ребята сговорчивые, отчего ж им удовольствие не сделать, а коли больно много артачиться станут, ну, и еще погодят денек-другой. Главное тут дело характер иметь, не скучать бездельем, не гнушаться избой да кислым молоком. Увидят, что человек-то дельный, так и поддадутся, да и как еще: прежде по гривенке, может, просил, а тут — шалишь! — по три пятака, дешевле не моги и думать. Покончивши это, и переспросишь их всех скопом:
— Каков, мол, такой-то Трифон Сидоров? мошенник?
— Мошенник, батюшка, что и говорить, мошенник!
— А ведь он лошадь-то у Мокея украл? он, ребята?
— Он, батюшка, он, должно.
— А грамотные из вас есть?
— Нет, батюшка, какая грамота!
Это говорят мужички повеселее: знают, что, значит, отпуск сейчас им будет,
— Ну, ступайте с богом да вперед будьте умнее.
И отпустишь через полчаса. Оно, конечно, дела немного, всего па не-скол ько минут, да вы посудите, скол ько тут вытерпи шь: сутки двое -трое сложа руки сидишь, кислый хлеб жуешь... другой бы и жизнь-то всю проклял— ну, ничего таким манером и не добудет.»
Много было хороших дельцов в старое доброе время, — вот, например, городничего Фейера нельзя не похвалить: человек был знающий и к службе усердный.
«Начальство наше все к нему приверженность большую имело, потому кай собственно он из воли не выходил и все исполнял до точности: иди, говорит, в грязь — он и в грязь идет, в невозможности возможность найдет, из песку веревку совьет.
По той единственной причине ему все его противоестественности с рук и сходили, что человек он был золотой. Напишут это из губернии — рыбу непременно к именинам надо, да такую, чтоб была рыба, кит не кит, а около того. Мечется Фейер как угорелый, мечется и день и другой — есть рыба, да все не такая, как надо: то с рыла вся в именинника вышла, скажут личность, то молок мало, то пером не выходит, величественности совсем не имеет. А у нас в губернии любят, чтоб каждая вещь в настоящем виде была. 703
Задумается Фейер да и загадит всех рыболовов в сибирку. Те чуть не плачут.
— Да помилуйте, ваше благородие, где ж возьмешь этаку рыбу?
— Где? а в воде?
— В воде-то, знамо дело, что а воде; да где ее искать-то в воде?
— Ты рыболов? говори, рыболов ли ты?
— Рыболов-то я точно, что рыболов...
— А начальство знаешь?
— Как не знать начальства! завсегда знаем.
— Ну, следственно.
И являлась рыба, и такая именно, как быть следует, во всех статьях.
Прислан был к нам Фейер из другого города за отличие, потому что наш город торговый и на реке судоходной стоит. Перед ним был городничий старик, и такой слабый да добрый. Оседлали его здешиие граждане. Вот приехал Фейер на городничество и сзывает всех заводчиков, а у нас их не мало — до пятидесяти штук в городе -то.
— Вы, мол, так и так, платили старику по десяти рублев, ну, а мне, говорит, этого мало: я, говорит, на десять рублев наплевать хотел, а надобно мне три беленьких с каждого хозяина.
Так куда тебе, и слушать не хотят.
— Видали мы-ста этих щелкоперов...
Он было вспыхнул.
— Ну, говорит, так не хотите по три беленьких?
— Пять рубликов, — кричат:— ни копейки больше.
— Ладно, говорит.
Через неделю глядь, что ни на есть к первому кожевенному заводчику с обыском: «кожи-то, мол, у тебя краденые». Краденые не краденые, однако, откуда взялись и у кого купил, заводчик объясниться не мог.
— Ну, говорит: не давал трех беленьких давай пятьсот.
Тот было уж и в ноги, нельзя ли поменьше, так куда тебе, и слушать не хочет.
Отпустил его домой, да не одного, а с сотским. Принес заводчик деньги, да все думает, не будет ли милости, не согласится ли на двести рублев. Сосчитал Фейер деньги и положил их в карман.