Г. Галахов сам заметил неуместность своих рассуждений и оправдывает их тем, что «историко-литературное рассуждение должно выяснить вопрос вполне, поставить его в соотношение и с мерами правительственными и с произведениями словесности». Он говорит, что «нельзя оградить себя одними «Былями», что «нужно начать издалека»... И все это для чего же? Для того, чтобы доказать, что у нас, в самом деле, было в прошлом столетии пристрастие к французскому воспитанию, что действительно были суеверия, были масонские общества, что точно были люди, не платившие долгов, мотавшие, дурно исполнявшие семейные обязанности! Да помилуйте, кто же в этом сомневается? Это уже дело решенное. Ваша задача должна состоять только в том, чтобы показать, что я как отразилось в «Былях и небылицах». И вы, несмотря на щедрые выписки, успели представить из «Былей и небылиц» не более характерных черт, нежели г. Лайбов.
Г. Г алахов не понимает, откуда вывел г. Лайбов, что в веселом тоне «Былей» выразился блестящий век Екатерины, век веселий, век празднеств и пр. («Отечественные записки», стр. 82). Самое это мнение о веке Екатерины он считает ложным (стр. 44). Почему господин Г алахов отвергает качество, всеми признанное за этим блестящим веком и оставившее столь яркие следы и в тогдашней литературе и в воспоминаниях современников, этого он не считает нужным объяснять. Он, очевидно, не хочет обратить внимания на то обстоятельство, что во время Екатерины II, по крайней мере, столько же было писано од на празднества, сколько и на победы, что веселое направление выражалось во всем. А стоило бы, кажется, хоть припомнить конец оды Державина на смерть Мещерского, и тогда слова г. Лайбова о веке Екатерины представились бы не более, как перифразом ее заключительной строфы.
Но всего интереснее рассуждение г. Галахова о тогдашнем воспитании. Несколько страниц об этом порождены тремя строками одного из примечаний г. Лайбова («Современник», № 9, стр. 64), где сказано; «Замечательно, что во время издания «Собеседника», несмотря на частные выходки некоторых журналов, в литературе нашей еще господствовало полное доверие и уважение к французам и их учению». Хотя перед этим ничего не говорилось о воспитании, но г. Галахов вообразил, что учение именно употреблено здесь в смысле школьных уроков, и написал грозную страницу, в которой упоминает и о Фонвизине, и о сатирических журналах 1769—74 г.
(которые оговорены были и г. Лайбовым), и даже о комедиях Сумарокова.
С маленькой натяжкой он мог бы прибавить сюда и сатиры Кантемира и даже «Камень веры» Стефана Яворского. Г. Лайбов говорит о философских учениях, а г. Галахов воображает, что дело идет о детских учителях.
В доказательство того, что воспитание наше стремилось к народности с самого восшествия на престол императрицы Екатерины, он приводит много мест из «Полного собрания законов» и из «Наказа» и говорит, что Бец-кий работал в этом духе по идеям императрицы. Но странно, как г. Галахсв, умея приводить букву, не может вникнуть в истинный смысл и дух того, из 859
чего он приводит. Как будто официальная бумага — такое литературное произведение, которое прямо вам и объясняет внутренний характер всего дела. Совсем нет: здесь нужно добраться до сущности некоторыми соображениями. И, раскрыв «Собрание учреждений и предписаний о воспитании в России» (Спб., 1789 г.), совсем нетрудно сообразить дело, видя, что тут беспрестанно толкуется о греках, персах и римлянах, приводятся выписки из Локка, Саншеса, Гюма, Монтаня, припоминаются мнения Ришелье, помещаются вегециевы наставления, указывается на книгу о законах и домостроительстве Датского королевства, для пополнения и разъяснения изложенных здесь правил, говорится, что воспитательный дом учреждается по примеру Голландии, Франции и Италии, высказывается безусловное восхищение кассельским и лионским госпиталями для бедных, и пр., и пр. Г, Галахов в защиту своей мысли приводит также слова из официальной речи Сумарокова на открытие Академии художеств (стр. 60) и замечает, что Сумароков как бы повторяет здесь мысли Бецкого. Н о вот что тот же Сумароков говорил о Бецком в частной беседе: «есть де некто г. Тауберт: он смеется Бецкому, что он робят воспитывает на французском языке. Бецкий смеется Тауберту, что он робят в училище, которое недавно заведено при Академии, воспитывает на языке немецком, А мне кажется, и Бецкий, и Тауберт — оба дураки: должно детей в России воспитывать на языке российском» («Сем. Пор. Зап.», стр. 436). Вот какая может быть разница между самым делом и официальным представлением его: не худо г. Галахову заметить эту разницу.