Однажды днём он куда-то запропастился. Старшие ребята в волнении разбежались на поиски, а младшая пара устроила во дворе потасовку.
— Это всё ты! Всё ты! — кричала шестилетняя Нина и отчаянно колотила полотенцем черноглазого толстого Юрку.
— Неправда, неправда! Он простил, ты сама видела, я ему косточку дал! — кричал тот и громко ревел от обиды и боли.
Прибежала мать, прибежала я, розняли, допросили.
— Он Арстанке к хвосту банку привязал, — со слезами кричала Ника, — большую банку, и Арстанка испугался и по полу катался! А я отвязала, а он обиделся и совсем убежал в барсиные горы жить!
— Он простил… — плакал Юрка. — Я же ему косточку…
Часа через два на улице раздались радостные крики и злое мяуканье. Выл Арстан, а Николка с Петей тащили его за ошейник на верёвке.
— Иди, иди, — уговаривали они его, — что ещё далыие-то будет, старушка помирает.
Я похолодела от ужаса: какая старушка?
Мальчишки совсем захлёбывались, новость распирала их. Я крепко потрясла Николку за плечи.
— Рассказывай всё по порядку! С вами с ума сойдёшь!
— Он туда вон залез, — заторопился Николка, — вон на то крыльцо и под стол от мух спрятался да и заснул, и никто его не видел. А как все сели чай пить, он проснулся и бабушку за ногу лапой. А она заглянула под стол да как закричит: «Ай! Ай! Это смерть за мной пришла!» — и со стула свалилась. Сейчас в кровати лежит с испугу. Кто говорит, за доктором надо послать, а другая бабушка говорит — за священником.
Пришлось мне побежать попросить у старушки прощения.
Три дня пролежала она в постели и, только когда хорошенько разглядела Арстанку, выздоровела. Очень уж испугалась!
Как-то осенью ребята взволновались:
— Софья Борисовна, есть у вас верёвка? Сегодня барана с дачи привезут, привязать его надо, а то опять будет Арстанчика бить.
А Арстанчик, уже со среднюю собаку ростом, весело валялся во дворе и ловил свой гибкий хвост.
— Мы его не дадим обижать, — волновался Петя, — из барана только плов делать, а барс…
— А барс и на это не годен! — смеялась я. — А вот и дядя Митя!
Действительно, ворота распахнулись, и в них въехала знакомая телега.
Кто целовал дядю Митю, кто тащил с телеги корзину с виноградом, а кто развязывал барана.
Освобождённый Карька встряхнулся, отбежал на середину двора и оглянулся: всё знакомое, даже серая кошка-задира и та здесь.
У барана по-боевому зачесались рога. Затопав копытцами, он помотал головой: дерзкая кошка не испугалась. Карька разбежался и нагнул голову — раз, два, но на «три» барс лёгким прыжком вскочил ему на спину и запустил в неё острые когти.
С жалобным криком Карька заметался по двору, а Арстанка драл его всеми четырьмя лапами.
Густая шерсть выручила: мы поймали бедного барана прежде, чем барс догадался пустить в ход зубы и отведать свежей крови. И с тех пор, выходя во двор, барс ударял лапой о землю и вызывающе шипел, а баран, опустив голову, убегал к себе в хлев.
Прошло ещё два месяца. Арстан стал уже опасным товарищем для моей шестёрки: йод и бинты для царапин от его когтей во время игр покупались пачками. Я сидела в своей комнате в глубоком раздумье и гладила круглую полосатую голову.
— Что мне с тобой делать, Арстанка?
Он положил мне на колени передние лапы, на коленях он уже не помещался.
— Что же мне с тобой делать? — повторила я почти со слезами и крепко его обняла.
— Отпустить со мной в горы, на родину, — проговорил за спиной знакомый голос.
Арстан с радостным мурлыканьем прыгнул навстречу гостю. Он его любил, этого высокого человека со спокойным голосом и ласковыми руками.
— Я уезжаю в экспедицию на Памир на два года, — говорил тот, опускаясь на стул. — Арстан меня любит, почти как вас. Не в город же вам его с собой брать, в тесную комнатку! А мне он будет неоценимым помощником: к сонному никого не подпустит, может быть, и из беды выручит.
Это был мой хороший знакомый, путешественник и учёный. Он сказал правду: барс его любил и охотно бегал с ним в далёкие прогулки. Что мне было делать?
Арстан опять подошёл и положил голову мне на колени.
Они оба ждали ответа.
— Возьмите, — с трудом проговорила я. — Только сейчас. Я уйду из дому, чтобы не видеть. Он за вами пойдёт, он вас любит. Ему на Памире, конечно, лучше, чем здесь. Только не прощайтесь и не благодарите.
И я убежала. В дождь, без пальто, я долго бродила по городу, а вечером устроила себе постель на террасе, не заходя в осиротевшую комнату.