Запах, к слову, стоял отвращающий! Ничего общего с тем медовым ароматом изобилия, «нектаром», который, по заверениям Валентора, должен был стелиться вдоль каждой дороги и укутывать любого прохожего своим сладостным одеялом. Видимо, счастливец-историк и сам позабыл, как же порой неприятно находиться посреди Лемна. Забвение путешественника всему виной, что вымарывает всё скверное, оставляя лишь добротное: лишь приятные воспоминания для того, кто долго шёл. «Не думай о плохом!» – шепчет оно вполголоса на границе сознания. Не думай о плохом, и не смей о нём помнить.
Помимо чудовищной грязи, которая, скорее всего, служила рассадником болезней и приманивала полчища крыс и вшей, ещё Металлию поразило бесчеловечное отношение горожан к нищим, калекам и раненым. Валентор сообщил ей, что заключённым в Империи тоже не позавидуешь, и верилось в это без малейшего затруднения, однако женщина всё равно возмущённо и неодобрительно вздымала бровки вверх на всяком шаге.
Юродивые собирались у одного-единственного храма бога-врачевателя, где им дозволялось находиться, если же они устремлялись в другие кварталы или на городские рынки в поисках крова и пропитания, то их ждало откровенно ужасающее обращение. Дремучие чащобы мракобесия, не иначе (это имкас!) – вот, что Металлия думала о Лемне в первые мгновения своего визита. Империя казалась Дрейк менее притязательной, менее разборчивой, чем Мирсварин, но более нестеснённой в чувствах, где поселенцы проще и доступней выражали то, что у них на сердце, и от ликующего веселья могли легко сойти до самозабвенного плача, предварительно промчавшись по лезвию ножа.
Было в Ривер-Немме и нечто, роднящее его с Пределом, и особенно – Лемн с Эль’Тариотом. Напыщенные, нарядные и многочисленные храмы богов, например. Проезжая верхом мимо центрального, посвящённого Бледному Суллуну, Металлия случайно соприкоснулась взглядом со священнослужителем, что бездействовал у врат в святилище, увитых пышной растительностью. Женщина впилась в неизвестного разноцветными глазами прозорливого лунга, но тот не ответил ей взаимностью, просто стоял недвижимо, как и прежде, в компании таких же жрецов, облачённых в просторные мантии светло-небесного цвета с капюшонами молочных тонов, расшитыми по кайме едва заметной шелковистой нитью, выкрашенной в палевый. Его лицо не выражало ничего, полное, безукоризненное безразличие, и даже незнакомка верхом, вооружённая и обряженная в странные вещички не вызвала в нём интереса. Глаза жреца, пустые, опорожнённые и обесцвеченные старостью, но не принадлежащие истинному слепцу, почти не двигались, и Металлия невольно вздрогнула от отвращения.
Впоследствии выяснилось, что встреченный жрец входил в разрастающийся и укрепляющийся культ Полтинны, который, по словам Валентора, ошибочно (и неясно почему) теперь причислял себя к поборникам Бледного Суллуна. Изначально упомянутый культ посвящался очень древнему и мрачному подземному богу[1], и название своё получил от имперской медной монеты достоинством в пятьдесят единиц – полтины – в плату за которую можно было заказать у духовных лиц и первоклассный ритуал почтения сверхъестественного, и заупокойный обряд для почившего. Но всё изменилось, и жрецы Ордминора решили вдруг, что они служат и Суллуну, ведь Суллуну было выгодней служить.
[1] Ныне бог этот именуется «Ордмино́р»
В Империи водилось множество богов, и многие из них имели собственную родину – какой-нибудь захудалый, либо напротив, удалой городок. И положение на алтаре Всевышние занимали согласно значимости искомого селения. Правда, порой случалось так, что какой-то бог приобретал невероятную известность, будучи выходцем из мелкой деревни. Именно так произошло с Бледным Суллуном. Но теперь, к седьмому году от начала правления Нового Императора, все лучше места в душах имперцев, как и на столичной карте, были чётко закреплены за определённым божеством. Совершить некого рода переворот и добиться новых высот на пьедестале идолов за последнее столетие удалось лишь культу Полтинны.
Как и было принято в крупных городах, храмы Лемна тоже утопали в пышной зелени садовых растений, окружающие себя жизнью и живительной силой цветов. Металлия только хмыкнула, подумав, что здесь всё цветёт, но ничего не процветает.
Лемн раскинулся по двум берегам широкой, могучей реки Милна́р, и, как только гости из Мирсварина шагнули на правый её берег, то до дома учёного и полноправного писца Палат Славословия было уже рукой подать, из-за чего обеспокоенный Валентор занервничал ещё страшнее. Небольшое жильё его располагалось на улице таких же домиков, первый этаж которых традиционно отводился под мастерскую или торговую лавку, занимаемую ремесленниками, членами определённого цеха.