Том опустил руку и негромко ответил:
- Не грохнусь.
Ехали долго, почти два часа, и вторая половина пути пролегала за городом, где практически не встречалось никаких построек и осеннее солнце светило особенно ярко.
Оскар сбросил скорость, давая «хвосту» обогнать их, и отпустил обе машины вперёд. Всё, как и было оговорено. Тома не посвящали в подробности, но он интуитивно чувствовал – скоро конец дороги. Сопровождающие их машины уехали далеко вперёд и скрылись из виду.
Шулейман надавил на газ и вскоре свернул на незаметную второстепенную дорожку, ведущую к огромному на фоне пустыря, заброшенному с виду сооружению. Остановился прямо возле дверей и, отстегнувшись, поинтересовался:
- Готов?
Том сдавленно кивнул и снял с себя ремень безопасности. Оскар вытянул из пачки сигарету, подкурил и вышел из машины.
Джерри не мог определиться, как относиться к тому, каким образом сложились обстоятельства. С одной стороны, это огромная удача – что ублюдкам придёт конец без какого-либо риска для Тома. Но, с другой, у Джерри не было уверенности в том, что будет дальше при таком исходе, он знал только, что будет, если их убьёт Том.
Когда они переступил порог здания, Шулейман на всякий случай взял Тома под локоть, но Том этого не почувствовал: напряжённо, неверующе и не дыша смотрел в противоположный конец вытянутого прямоугольного помещения, где находились какие-то люди (всего четверо), среди которых узнал только Эдвина. А перед ними на коленях стояли четверо мужчин, стояли боком к нему и Оскару, и расстояние было приличным, потому лиц их не видел, но и так знал – это Они.
Том мёртвой хваткой вцепился в руку Оскара. К ним подошёл один из людей Эдвина, Кирил, поздоровался с Шулейманом, уважительно кивнул Тому: «Месье Каулиц» и спросил:
- Они должны что-нибудь сказать, покаяться?
- Что, Эдвин обо всём вам рассказал? Вот трепло, - фыркнул Оскар.
- Он лишь сказал, что они виноваты. Этого достаточно.
- Тогда ладно, - сказал Оскар и обратился к Тому: - Должны?
Тому казалось, что он сейчас упадёт в обморок, дыхание перехватило. Он смог лишь отрицательно помотать головой в ответ. А в голове звенел крик: «Нет, не надо! Я не хочу этого!».
- И правильно, - согласно кивнул Шулейман. – Вынужденное признание своей вины это такая дешёвая показуха. Ты видел ответ, - обратился он к Кирилу, - приступайте.
Кирил кивнул и вернулся к остальным, что-то сказал им, и Том увидел, как другой суровый мужчина достаёт пистолет, а один из стоящих на коленях вздрагивает от этого. Им было страшно, умирать всегда страшно.
Том смотрел на эту картину, на своих истязателей, сломанных, униженных, стоящих на коленях со связанными руками и не имеющих ни шанса, и внутри у него всё переворачивалось и сжималось от острой, противоестественной жалости к ним. До слёз. До прощения на самом деле и одного желания – крикнуть, чтобы их не трогали.
Моргнул, и по щекам сбежали солёные капли, проложив на коже влажные дорожки.
- Подойди к ним, - сказал Джерри и подтолкнул Тома в спину.
Под вопросительным, внимательным взглядом Шулеймана, Том, не чувствуя тверди под ногами, пошёл вперёд. Медленно, не слыша сердца, под аккомпанемент звуков собственных шагов по голому полу. Подойдя к ним, Том развернулся лицом к насильникам.
Все четверо ломали головы над тем, за что их скрутили, и никто не ожидал увидеть мальчика, с которым они когда-то так жестоко развлеклись и который, логично, был ответом на первый вопрос. Они никогда не обсуждали этого и даже не обдумывали, но по умолчанию считали, что «ведьмочка» умерла много лет назад, там, в подвале.
Всем понадобилось время, чтобы узнать в стоящем перед ними молодом мужчине того мальчика. Первым узнал Шейх, выражение его лица при этом не изменилось, но в тёмных глазах отразилось удивление и, как ни странно, смирение. Последним узнал кудрявый, и он, всё ещё находящийся под кайфом, не промолчал:
- Ты же умер?! Какого чёрта?!
Это так резануло: этот голос, этот тон…
Том смотрел на них и с каждым всплывали какие-то эпизоды. Голубоглазый много смеялся, любил подкреплять издевательства шуточками и первым его изнасиловал, и в рот, и сзади первым. Кудрявый нещадно бил, Том вспомнил его удары ногами в живот и по бокам и раздражённые, полные злости возгласы. Шейх угрожал ему ножом и порезал, чтобы открыл рот; он всегда был сдержан и по-своему добр, но в этой доброте скрывался хладнокровный садизм, именно он всегда приводил Тома в чувства, чтобы его могли продолжать истязать. С азиатом было меньше всего ярких воспоминаний, он всегда был в стороне и тени друзей, но и у него была одна запомнившаяся особенность – он нередко пользовался Томом отдельно от остальных, после часов издевательств, когда Том уже действительно больше не мог этого выносить и хотел умереть, чтобы больше не чувствовать.