– Судя по всему, Холмс, – сказал я, – вы нашли посольские ботинки.
– Они должны были сыграть не последнюю роль в контрабанде кокаина. Очень остроумная затея. Последний час я провел в дамской парикмахерской. Там была одна шатенка, которая наверняка покорила бы ваше сердце.
Пуаро почему-то уверен, что я неравнодушен к шатенкам, а я считаю ниже своего достоинства спорить.
Раздался телефонный звонок.
– Наверное, это Дональд Росс, – сказал я, подходя к телефону.
– Дональд Росс?
– Да, молодой человек, с которым мы познакомились в Чизвике. Вы ему зачем-то нужны.
Я снял трубку.
– Алло, говорит капитан Гастингс.
– О, это вы? – раздался голос Росса. – Мсье Пуаро уже пришел?
– Да, только что. Хотите поговорить с ним или приедете?
– У меня всего несколько слов. Наверное, я могу сказать их и по телефону.
Когда трубку взял Пуаро, я стоял так близко, что слышал приглушенный голос Росса.
– Мсье Пуаро? – Голос звучал взволнованно и нетерпеливо.
– Да.
– Простите, что беспокою вас, но мне кажется очень странной одна вещь. Она связана со смертью лорда Эджвера.
Рука Пуаро, сжимавшая трубку, напряглась.
– Продолжайте, пожалуйста.
– Вам это может показаться полнейшим вздором...
– Нет-нет, говорите.
– Мне это пришло в голову, когда сегодня за обедом речь зашла о Париже...
Я услышал очень слабый звонок.
– Одну секунду, – сказал Росс и, видимо, положил трубку рядом с аппаратом.
Мы молча ждали – Пуаро с трубкой в руке, я – стоя рядом с ним.
Прошло две минуты... три... четыре... пять.
Пуаро беспокойно пошевелился и взглянул на часы. Затем он опустил трубку на рычаг, снова поднял ее и вызвал телефонную станцию. Через несколько минут он повернулся ко мне.
– Трубка у Росса по-прежнему снята, но он не отвечает. Быстрее, Гастингс, найдите в телефонной книге его адрес. Мы немедленно едем к нему!
Глава 26
ПАРИЖ?
Через несколько минут мы уже сидели в такси. Пуаро был мрачен.
– Я боюсь, Гастингс, – признался он, – я боюсь.
– Но не считаете же вы... – Я остановился.
– Мы имеем дело с человеком, который уже дважды нанес смертельный удар. Он, не колеблясь, решится на третий. Он вертится, как крыса, спасая свою жизнь. Росс опасен, следовательно, от Росса нужно избавиться.
– Неужели то, что он собирается сказать, было так важно? – недоуменно спросил я. – По-моему, он так не считал.
– Значит, он ошибался. То, что он собирался сказать, было, я думаю, крайне важно.
– Но как и кому об этом могло стать известно?
– Вы сами сказали, что он говорил с вами там, в «Кларидже», в присутствии множества людей. Какое безумие! Почему, ну почему вы не привели его с собой? Надо было защитить его, проследить, чтобы никто не приближался к нему прежде, чем я его выслушаю!
– Но мне и в голову не пришло... откуда я знал... – заикаясь, произнес я.
– Простите, Гастингс. Вам не в чем себя винить. Я – даже я – не мог бы этого предвидеть. Убийца хитер, как тигр, и так же жесток. Ах! Мне кажется, мы никогда не приедем.
Но мы наконец приехали. Росс жил в Кенсингтоне, на втором этаже большого дома. Дверь в вестибюль была отворена, широкая лестница вела наверх.
– Как легко войти сюда незамеченным! – воскликнул Пуаро, поднимаясь в квартиру Росса.
На площадке второго этажа мы увидели узкую дверь, запиравшуюся автоматически. К ней кнопкой была приколота визитная карточка Росса.
Мы прислушались. Было совершенно тихо.
Я толкнул дверь, и, к моему удивлению, она открылась.
Мы вошли внутрь и оказались в узком холле. Прямо перед нами была гостиная, дверь в которую была отворена, слева еще одна комната.
Сначала мы направились в гостиную, представлявшую собой часть некогда большого зала. Она была неброско, но уютно обставлена. На маленьком столике в углу стоял телефон, рядом с ним лежала снятая трубка. В комнате никого не было.
Пуаро быстро, но внимательно осмотрелся и покачал головой.
– Это не здесь. Пойдемте, Гастингс.
Мы вернулись в холл и прошли в соседнюю комнату. Это была крохотная столовая. Спиной к двери сидел, вернее, лежал, уронив голову на стол, Росс.
Пуаро склонился над ним.
– Мертв. Заколот ударом в голову,– побледнев, как полотно, прошептал он.
События этого дня очень долго преследовали меня потом, как ночной кошмар. Я никак не мог избавиться от тяжелейшего чувства вины.