Как только мы вошли в дом, он бросился к телефону и позвонил в «Савой».
– Зря стараетесь, – сказал я, усмехаясь.
Пуаро, как я не раз говорил ему, никогда не знает, что происходит вокруг.
– Она занята в новой пьесе, – продолжал я, – и сейчас наверняка в театре. Еще только половина одиннадцатого.
Но Пуаро не слушал меня. Он предпочел говорить со служащим гостиницы, который явно сообщил ему то же самое, что и я.
– Вот как? В таком случае я хотел бы переговорить с горничной леди Эджвер.
Через несколько минут их соединили.
– Это горничная леди Эджвер? Говорит Пуаро. Мсье Эркюль Пуаро. Вы помните меня?
.........
– Прекрасно. Случилось нечто очень важное. Не могли бы вы сейчас ко мне приехать?
.........
– Да, очень важное. Пожалуйста, запишите адрес.
Он повторил адрес дважды и повесил трубку.
– О чем это вы говорили? – спросил я с любопытством. – У вас действительно есть какие-то новые сведения?
– Нет, Гастингс, новые сведения я получу от нее.
– О ком?
– О некой персоне.
– Вы хотите сказать, о Сильвии Уилкинсон?
– Нет, что касается ее, то о ней у меня сведений достаточно. Можно сказать, я знаю о ней все.
– О ком же тогда?
Но Пуаро только одарил меня одной из своих нестерпимо снисходительных улыбок и принялся лихорадочно приводить в порядок комнату.
Горничная приехала через десять минут. Невысокого роста, одетая в черное, она нервничала, не зная, как себя вести.
Пуаро устремился ей навстречу.
– О, вы пришли! Вы очень, очень добры. Пожалуйста, присядьте, мадемуазель... Эллис, если я не ошибаюсь?
– Да, сэр, Эллис.
Она уселась на стул, который придвинул ей Пуаро, и, сложив на коленях руки, взглянула на нас. Ее маленькое, бескровное личико было спокойно, тонкие губы упрямо сжаты.
– Для начала скажите, пожалуйста, мисс Эллис, как давно вы служите у леди Эджвер?
– Три года, сэр.
– Я так и предполагал. Ее дела известны вам хорошо.
Эллис не ответила, выражая всем своим видом неодобрение.
– Я хотел сказать, что вы наверняка знаете, кто ее враги.
Эллис сжала губы еще плотнее.
– Женщины всегда стараются ее чем-нибудь уколоть, сэр. Они чуть ли не все ее ненавидят. Зависть, сэр.
– Значит, женщины ее не любят?
– Нет, сэр. Она слишком красивая. И всегда добивается своего. А в театре все друг другу завидуют.
– Но что касается мужчин?..
По ее лицу скользнула кислая улыбка.
– Ими она вертит, как хочет, сэр, и с этим ничего не поделаешь.
– Согласен, – тоже улыбнулся Пуаро. – Но и с ними у нее, по всей видимости, возникают иногда...
Он не договорил и уже другим тоном задал новый вопрос:
– Вы знаете киноактера Брайана Мартина?
– О да, сэр!
– Хорошо?
– Даже очень хорошо, сэр.
– Наверное, я не ошибусь, если скажу, что чуть меньше года назад мистер Брайан Мартин был сильно влюблен в вашу хозяйку.
– По уши, сэр. И уж если вы меня спрашиваете, то я считаю, что он и сейчас в нее влюблен.
– Он надеялся тогда, что она выйдет за него замуж?
– Да, сэр.
– А как она к этому относилась?
– Она думала об этом, сэр. Я считаю, если бы его светлость согласился на развод, она бы за него тогда вышла.
– А потом, я полагаю, на сцене появился герцог Мертонский?
– Да, сэр. Он путешествовал по Штатам. Это была любовь с первого взгляда.
– И надежды Брайана Мартина лопнули, как мыльный пузырь?
Эллис кивнула.
– Мистер Мартин, конечно, зарабатывает очень прилично, – пояснила она, – но герцог, в придачу к деньгам, еще и родом из самой высшей знати. А для ее светлости это очень важно. Если она выйдет за герцога, то будет здесь одной из первых дам.
В голосе Эллис было столько спесивой гордости, что я даже развеселился.
– Стало быть, мистера Мартина она... как это говорится... отшила. И как он это перенес? Плохо?
– Ужасно, сэр.
– Ага!
– Один раз даже грозил ей пистолетом. А какие устраивал сцены! Прямо вспомнить страшно. И пить начал. Я думала, он с ума сойдет.
– Но потом ему стало легче.
– Похоже, что да, сэр. Но он все равно часто приходил. И взгляд у него сделался такой... тяжелый. Я предупреждала ее светлость, но она только смеялась. Уж очень ей лестно чувствовать свою силу, сэр.
– Совершенно с вами согласен, – сказал Пуаро.
– Правда, в последнее время мы его реже стали видеть. Я думаю, это добрый знак. Хорошо бы он совсем успокоился!