– Сейчас не самое лучше время говорить о фильмах и книгах. К тому же, война, – Филипп по-прежнему без энтузиазма продолжает участвовать в диалоге.
– У нас всегда не то время. Вместо развития медицины, вкладываем деньги в войну. Вместо образования – зарплаты чиновников, вместо культуры — отмывание денег путем плагиата. Мне сорок восемь, и сколько я себя помню, мы живём во времена кризиса. Дело-то ведь не в бездарности нашего народа, а в отсутствии финансирования. Вот, что обидно. Зачем поощрять студенческие разработки, когда можно финансировать силовые структуры. – Кадим разошёлся не на шутку. – Да, о чем мы вообще говорим, если у нас, как и сто лет назад, стоит в каждой семье чемодан со всем необходимым, чтобы отправиться в тюрьму.
В этот момент взгляд Томаса привлёк ещё один мужчина, он одет в лёгкую рубашку, застёгнутую не до конца. Схватив маленькую бутылку газировки из холодильника напротив барной стойки, он что-то кричит и требует от человека, стоящего за ней. Человек говорит ему подождать, что он сейчас принимает заказ у другого гостя, но человеку с газировкой всё равно, он нагло суёт деньги и кричит.
Тогда другой представитель сильного пола, весь покрытый чёрно-белыми абстрактными рисунками похлопал кричащего по плечу и ударил кулаком в лицо. Завязалась драка. Все смотрят, но кроме человека из-за барной стойки никто не вмешивается. Тот, что с рисунками, гораздо меньше своего противника и сильно пьян.
Когда человека с газировкой удалось всё же оттащить, он громко сообщил, что ему порвали цепочку с крестиком, что он СИНовец и сейчас отвезет обидчика в отдел. Однако больше всего его беспокоила цепочка, он продолжил кричать на всё кафе: «Ты мне крестик порвал!»
– Я твою мать еб… Я твоих детей еб… – этой фразой он закончил свой монолог, кинул несколько купюр на стойку и вышел из заведения.
– Наверное, пришёл сразу после причастия! – крикнул кто-то из зрителей.
– Просто у силовиков рай включён в соц. пакет. – зал снова разразился хохотом.
– В этом вся религия, стоит снять крестик, и в тебя тут же вселяется бес. – не унимается толпа.
– Думаю, пора идти спать, скоро полночь – отрезал Филипп. Татарин долил остатки сливовой настойки в рюмку и опрокинул залпом.
– Да, пора. Вы извините, что я так резко. Проехался просто по империи. Такого насмотрелся. Гнилые речи сами с языка просятся. Я понимаю, что времена сейчас тяжёлые, но, сколько-можно-то этих тяжёлых времён?
В комнате прохладно. Работает тепловая пушка, но она явно не справляется. Томас укутался в одеяло, а сверху накрылся тонким пледом. Отец быстро заснул, а он рассматривает узор на потолке, сделанный пенопластовыми плитами. Ему не нравится оставаться ночевать здесь, каждый раз Томас мечтает, как можно скорее попасть домой. Особенно ему не нравится душ, если можно так назвать проржавевшую по углам ногамойку.
– Как кран может быть игольчатым? – подумалось Томасу, – Он ведь не ёжик.
В коридоре кто-то кричит, а за окном гуляют звуки полицейских сирен. Желтый диск луны впервые за долгое время показался в окне, озарив комнату бледным светом. Ночь целиком проглотила город. Петербург только начал просыпаться.
Глава 6
Солнце прыгает с крыши на крышу, из одного окна в другое и теряется где-то в глубине каналов. Оно озаряет балконы и террасы жилых домов, заставленные цветами. Золотые, красные, коричневые листья бегают по брусчатке и мостовым, вихрем взмывая до вершин третьего этажа. Голуби перекрывают дорогу и путаются под ногами.
Томас разглядывает своё отражение в витринах и проезжающих мимо машинах. Утром город не такой уж и враждебный. Он не пугает мальчика и не хочет, ухватив за ногу, утащить в темноту.
Билборды кричат о скорых концертах известных комиков. Разноцветные плакаты облепили остановки и столбы. Афиши на экранах крутят короткие видео с телеканала «НЮ». Ростовые куклы поджидают на каждом углу зазевавшегося Пьеро. Сыплются бесконечные предложения развлечений, от прогулок по крышам до дегустации чая. Официальный представитель депрессии, завидев всё это, готов бы был сменить религию и уйти в отрыв.