Братья Стёпка и Марсель Щукины в городе личности известные. Стёпке было двадцать шесть, а Марсель помладше на два года. Живут за полицейским участком, в частном доме вместе с матерью. Родила она братьев поздно, в свои шестьдесят три почти ослепла. Ходит тоже плохо, придерживаясь за поясницу, аккуратно переставляя трость.
Стёпка и Марсель ребята добрые, весёлые. Любят выпить, а что ещё делать? Работы нет, перебиваешься сбором ягод и грибов,и то нелегально, чтоб налог не платить. Лесозаготовка иногда, иногда рыбалка. Хозяйства никакого нет. Могли, бывало, и желоба алюминиевые украсть в частном секторе, но участковому заявление никто не писал, «свои» вроде как. Покричат, поругаются. На мать, еле шагающую, глянут да уйдут. А братья глаза в пол да желоба хозяевам. Редко, правда, они крали, да и то совсем по молодости, сейчас вроде как все по подработкам.
Про них, как и про многих, говорят «потерянные». Ребятишки из деревни или маленького городка не успевают быстро адаптироваться к стремительно меняющемуся миру. Юношество прошло в сороковые. После неудачной революции тридцать четвёртого года большинство профессий оказались не востребованы. Дети хотели стать учителями, пожарными, биологами, экологами, математиками, но империи требовались силовики. Можно и учителем, конечно, пойти и пожарным в Петербурге. В области то мест мало, а те, что есть, давно заняты - стариками и пенсионерами. Но налоги заберут всю зарплату, а уж если жилья своего нет, то и вовсе должен останешься.
К тому же война, голод, отца у них посадили за неуважение к власти, потом срок продлили, так и умер в тюрьме в сорок седьмом. Стёпке пришлось из Петербурга вернуться, где он учился на кораблестроении. Марсель даже пытаться не стал. Вармию идти не хотели, а больше куда? Так и перебиваются, впрочем, как и все.
Мать у Стёпки и Марселя глубоко верующая, не пропускает ни одной службы. Выходит за полтора часа, чтобы к началу успеть. Идёт медленно, то на скамеечке отдохнёт, протирая очки, то с соседями языком почешет, потом на базар, как и все, конечно, новости собирать. Тихо, не торопясь, ноги еле волочит, палочку переставляет, но идёт. Человеку информация нужна, пища для размышления, нужная или ненужная – другой вопрос, а узнать что-то новое всегда хочется, иначе он и не человек вовсе.
– А Тамару-то сегодня видал кто? – громко интересуется низенькая старушка, в цветастом платке, аккуратно завязанном под подбородок. Она стоит сгорбленно и держит в руках коричневую клетчатую сумку.
– Так в церкви она, Стёпку отпевают. – говорит другая бабушка, чуть выше, больше и моложе первой.
– Ба, похороны же сегодня. А я и забыла. Да… Жалко Стёпку. Молодой был. Жалко. Говорят, волки загрызли.
– Ты, мать, ерунду-то не говори, – вклинивается в разговор старичок с залысиной. – У нас волки в город отродясь не заходили. В лесу разве что, да на озерах.
– Волки, волки это. Я тоже такое слышала, – поддерживает первую та, что моложе. – Я слышала, они давно уже ночами бродят. С прошлой зимы. Когда ещё Колька Беспалый пропал. Тоже говорят, они утащили.
– Колька Беспалый алкаш был, замёрз пади в лесу или под лёд ушёл. – старичку с залысиной явно не нравится версии с волками.
– Что? Что? – переспрашивает бабушка, что постарше.
– Я говорю, – кричит старичок, – Беспалый алкаш был и волки в этом не виноваты.
– Что же случилось тогда, по-Вашему? – спрашивает бабушка в цветастом платке.
– Что-что! Убили! Как есть говорю, убили. Слышал, у него голова проломлена и всё лицо изуродовано, поэтому в закрытом гробу хоронят.
– Волки лицо обглодали, поэтому гроб и закрытый. – не унимается та, что моложе. Она выглядит бойко на фоне остальных. Щёки не впалые и не отвисшие, курносая. Ярко-накрашенные розовым, тонкие губы. Глаза сильно подведены чёрным, а из-под капюшона зелёного дождевика пестрят фиолетово-седые волосы.