Томас с трудом поднимает ноги по деревянным ступеням, ведущим на второй этаж. Здесь располагается комната, которую снимает студентка. Жизнь с хозяйкой под одной крышей то ещё удовольствие, но откуда у студентки деньги на гостиницу или целый дом?
– Тётя Олеся вообще хорошая, – говорит Софи мальчику, – конечно, со своими загонами, но в целом не допытывается. Где? Что делала? Ну знаешь, как другие бывают… Хотя откуда. – она улыбается, смотрит как на младшего брата, открыв перед ним дверь своей комнаты. – А вообще, надеюсь, и не узнаешь. Давай. Давай. Заходи.
Комнатка Софи совсем крохотная. Обои в мелкий цветок, фиолетово-выгоревший. Кровать у стены. Маленький столик с ободранной кромкой. Шкаф с зеркалом, по бокам которого зелёные пятна. Мелкие, частые. Напротив двери окошко. Занавески отдают желтизной, еле заметной. Может хотя и лампочка виновата, что свет так ложится. На столе тетради, книжка какая-то, обложкой вниз. На кровати ноутбук и зарядка. Рядом фотоаппарат. Видно, что старенький, на чёрном корпусе заметны царапины.
Когда Софи исполнилось десять, родители решили подарить ей хорошую, по тем временам, камеру. Она безумно радовалась, бегая по двору, снимая бабочек и майских жуков. Фотоаппарат стал на какое-то время её лучшим другом, она снимала в лужах брызги дождя, пыталась запечатлеть радугу, забиралась на каньон ради панорамного фото. Со временем ей даже докупили ещё одну линзу и свет, так что любовь к журналистке, возможно, родилась именно в это время. Тогда её родители даже не подозревали, что одной покупкой могут определить судьбу своего ребенка, кто знает, кем бы она стала и чем увлеклась, если бы вовремя не получила столь дорогой и важный подарок.
Софи снимает куртку, вешает на вешалку, убирает в шкаф. Достаёт ещё одну вешалку, говорит Томасу раздеваться. Утро вялое, за окном темно. Внизу слышно, как кто-то ходит. Тётя Олеся готовит что-то. Запах вкусный. Хлебный. Томас сидит на кровати, свесив ноги. Никак не может прекратить зевать. Софи уходит за чаем.
– Вставай, соня, – женский ласковый голос будит Томаса, он открывает глаза. Сначала не понимает, где находится. Обои странные. Почему в одежде? Видит улыбающуюся Софи, вспоминает. За окном уже светло, но солнца, как всегда, нет.
Томас и Софи спускаются по лестнице. Он замечает, что в гостиной все шкафы и серванты заставлены статуэтками. На столе, на тумбочках по обеим сторонам дивана, на полках за стеклом. И не просто фигурки, а зарисовки из жизни, ситуации, моменты. В некоторых можно проследить короткие истории. Целые события. Сюжеты. Вот купидон натягивает стрелу на парочку, сидящую на скамейке. У них даже есть собственное дерево, отбрасывающее тень от света люстры. Несколько мужчин и женщин в набедренных повязках устроили охоту. Вот молочник наливает молоко в миску котятам.
– Кушать будете? – раздаётся голос тёти Олеси.
– Мы уже чай попили. Спасибо за пирог, – ласково отвечает Софи, – Очень вкусный.
– Ну это разве еда, тем более для ребёнка, – не унимается хозяйка. Она наклоняется к Томасу, вытирая руки полотенцем, – Правду я говорю, а? Сынок? – изо рта у неё пахнет кислой капустой.
Томас задирает голову, отклоняется назад, но не отворачивается. Некультурно.
Хозяйке дома чуть больше сорока, но она давно уже перестала ждать чего-то и пытаться жить. Как и большинство одиноких женщин, прозябающих в глубинках, она перестала использовать косметику, а красить волосы в яркие цвета ещё рано, поэтому она повязывает платок, который старит её ещё больше. Следить за одеждой она перестала ещё раньше, чем краситься. Заляпанный въевшимися пятнами, бледный фартук надет поверх яркогобесформенного халата, который просто весит на худощавой женщине, и толстые капроновые чулки коричневого цвета. Образ столь несуразный, но до боли знакомый и родной каждому жителю империи.
Морщины в уголках глаз, аккуратный маленький нос, тонкие губы и высокий лоб. Глаза большие, выразительные, но пустые. Она не привыкла быть злой, ровно, как и не привыкла радоваться. Лицо её перестало выражать искренность уже давно, а натянутая улыбка стала частью гардероба наравне с капроновыми чулками. У неё нет планов, мечтать она разучилась, но ещё способна выражать неподдельные эмоции, слушая очередную историю, шатающуюся по рынку или рассказанную соседом. Она давно смирилась, что доживает свой век и даже представить не способна, что столь прекрасный возраст может быть только началом, расцветом жизни.