Метрах в тридцати от Тихона стоит майоров Горячев вместе со своим напарником и Филиппом, закованным в наручники. Они не подходят к остальным и не разговаривают между собой, только напарник майора улыбается, глядя на полыхающее здание.
Филипп прыгает на одном месте и хлопает в ладоши, смеётся,глядя на огонь; озирается по сторонам, радуется, как ребёнок. Словно первоклашку привели на рождественский праздник, где он вот-вот получит подарок.
Томас не сводит глаз с отца, его бледное лицо замерло в ожидании, а сам он впервые наполнился чувствами, которые не под силу понять девятилетнему мальчику. Марья крепко сжимаетего детскую ладошку, слёзы весенним паводком бегут из её глаз, она то и дело прикрывает рот носовым платком, чтобы не заплакать навзрыд.
Трудно сказать, что случилось с Филиппом, возможно, его разум не выдержал. Слишком много сил и времени было потрачено на нелюбимое дело. В некоторые моменты отчаяния он проклинал ферму, проклинал жизнь, бездарно растраченную в глухой Карельской деревне, вместо заголовков газет с его именем и статей, ведущих к награде и славе. Но проходили минуты слабости, и он продолжал жить ради Томаса, как он говорил себе, ради Анны, как он себя утешал. Отдать столько лет этой ферме, которая в одночасье обернётся пеплом, слишком сильный удар и слишком тяжелая потеря, очередная потеря… Каждый сталкивается с ударами судьбы, но мало кто может их выдержать.
Возможно, вовсе не пожар стал причиной потери рассудка Филиппом. Может, это был очередной допрос с пристрастием, который практикуется также обыденно, как и поход в магазин. Точную причину, к сожалению, вряд ли кто-то узнает, но каждый обязательно решит для себя и поделится этим выводом, как чем-то столь же явным и очевидным, как восход солнца. В очередное воскресное утро на маленькой улочке, где правда важна гораздо меньше, чем интересная история, которую можно обсуждать снова и снова, и снова, – думает про себя Мистер Лукаш, вглядываясь в ужас, представший пред его глазами.
Полёт его мысли прерывает удар, звук падения. Это рухнули лопасти ветрового генератора, они проломили крышу пристройки и проползли несколько метров вниз холма, продирая землю. Языки пламени вырвались наружу, огонь уже перекинулся на гараж и, подобно змее, ползёт в яблоневую рощу.
– Мне очень жаль, – говорит вдруг начальник пожарной охраны, – Но вы же сами видите, мы ничего не можем сделать. Машины не проедут.
Марья утвердительно кивает и снова кривит лицо, залитое слезами, а мистер Лукаш гневным, разъярённым взглядом смотрит на начальника.
– Вы должны что-то сделать, это Ваша работа! Поднимайте вертолет!
– Мистер Лукаш… Я всё понимаю, но и Вы меня поймите. Дом-то всё равно уже не спасти. Ну что тут сарай? Пару яблонь тушить? Ну, Вы поймите, что это экономически невыгодно.
Профессора снова отвлекает звук, на этот раз взорвался осколок нагретого шифера, которым была покрыта крыша крольчатника.
Ферма горела. Горел верстак, на котором стоит цинковый ящик, наполненный ржавыми гвоздями. Горели дуги орешника, не дождавшись лета. Горели собачья будка и первая попытка сделать что-то своими руками. Горел видеомагнитофон и кассеты вместе с первой доверенной тайной. Горели яблони.
– Пришло время брать ответственность, – полушёпотом говорит Тихон Янович, обращаясь к мистеру Лукашу, – Вы ведь присмотрите за внуком?
– Конечно, – без колебаний отвечает профессор.
Огромные седые хлопья начали падать с неба.
– Зима пришла, – подумал Томас.
Конец