Еще не настал тот час, когда Мюнцер с открытым забралом выступит против властей. Он пытается сохранить мирные отношения с саксонскими князьями. Но вместе с тем он чувствует себя уже настолько сильным, чтобы ставить определенные условия повелителям страны. Что же вселяло в него эту уверенность в своих силах? Конечно, не только благополучный исход июньского бунта в Альтштедте.
Дело в том, что успех его проповеди был необычайно велик. В одном источнике говорится: «Его последователи рекрутировались из Эйслебена, Мансфельда, Зангергаузена, Франкенгаузена, Кверфурта, Галле, Ашеослебена, Мюльгаузена, даже из Швейцарии». Цейс свидетельствовал, что проповеди Мюнцера проходили при большом стечении народа: «Все окрестные соседние власти запретили жителям, подчиненным им, приходить сюда на проповедь, а народ все же этого дела не оставляет; и великое множество их бросают в башни и остроги, но те, которые убегут, снова сюда приходят. И так дивно бывает утешен словами проповедника простой народ, что на каждом небольшом собрании, где их только ни услышишь, держатся эти люди бесстрашно и говорят, что они верят в то, будто с ними ничто слупиться не может; напротив, каждый из них может одолеть тысячу или две тысячи человек. И на этом твердо стоять.
Основой своего дела Мюнцер считал укрепление и рост тайного союза. В союз к этому времени входило более пятисот членов. Двум альтштедтским горожанам было доверено вести списки участников союза Правила конспирации были очень строги. Организация состояла из людей, действительно преданных идеям Мюнцера, и на них он возлагал свои лучшие надежды. Все дальше и дальше распространялось влияние Мюнцера. Его последователи появились и в Зенгергаузене. Амтман пытался запретить их проповеди. Тогда Мюнцер, не задумываясь, призвал жителей Зенгергаузена к восстанию. Он верил в растущую силу возглавляемого им союза и, может быть, стремился испробовать ее. Призывая, зенгергаузенцев не давать в обиду проповедников, он уведомлял их о большом числе организованных союзов и обещал, что если что-либо случится с жителями Зенгергаузена, то его перо, его проповеди, песнопения и слова придут им на помощь.
В середине июля курфюрст Фридрих и герцог Иоанн посетили Альтштедт. Их приезд, конечно, не был вызван желанием ближе познакомиться со священником церкви св. Иоанна. Но все же князья посетили богослужение, и Мюнцер выступил с проповедью, которую резко направил против своих высоких слушателей.
Полумрак готической церкви прорезан лишь несколькими яркими солнечными лучами, падающими сверху через узкие окна. Один из этих лучей освещает кафедру, на которой, подняв правую руку и потрясая ею, как молотом, стоит небольшой человек с резкими и старообразными чертами лица, с взлохмаченной гривой волос. У него небольшой рот с толстыми губами, глухой голос; речь звучит резко, точно удары меча падают на латы его «благородных» противников. На дубовой скамье восседает курфюрст Фридрих. Круглое одутловатое лицо его раскраснелось от жары и лоснится от жира, бесцветные глазки устремлены на проповедника. Он слушает проповедь рассеянно, и смысл ее медленно доходит до его сознания. Он вспоминает: об этом священнике ему что-то плохое писал Лютер, наверное опять не поделили между собой чего-нибудь эти бывшие монахи. Пустяки все это для него — первого князя Германии, которому приходится решать судьбы родной страны и следить за сложными изгибами мировой политики императора.
Герцог Иоанн, подвижной и горячий, смотрит с удивлением на странного проповедника. Временами лицо его вы сажает досаду и гнев. Позади повелителей Саксонии — придворные и первые люди города. Они почтительно следят за выражением лиц своих владык. Все они — зеркало, отражающее мысли и настроения курфюрста и герцога. Мюнцер смотрит вдаль, поверх голов саксонских владык и их свиты, он говорит для народа, а может быть для будущего.
Темой проповеди Мюнцер выбрал вторую главу книги пророка Даниила, рассказывающую о сновидении Навуходоносора: царь видел статую из железа и золота с глиняными ногами, и была эта статуя разбита камнем. Видение было пророческое — царство безбожного царя погибло.
Возможны ли подобные видения и ныне, спрашивает Мюнцер и отвечает на этот вопрос утвердительно, с полной убежденностью в непреложности этой истины. Божественное откровение не в писании и мудрости книжников, a в откровении, ниспосылаемом богом избранным, — ведь сам он божий пророк.
И Мюнцер обрушивается на книжников из католического и лютеранского лагеря. Не щадит он и самого Лютера, который погряз в суете, услаждении плоти и не понимает значения самоусовершенствования для человека, стремящегося достигнуть мудрости и благодати. «Да, только истинно апостольский, патриарший и пророческий дух ждет видений и в смертных муках переживает их, поэтому неудивительно, что их не признают брат Люстнгвейн [откормленная свинья] и брат Занфтлебен [неженка — намеки на Лютера]. Поистине верно и известно мне, что дух божий открывает теперь многим неизбежность будущей коренной реформации, которая должна быть совершенна, как бы ни противились ей, по слову пророчества Даниила». Настоящее рисуется Мюнцеру концом пятого царства, предсказанного Даниилом, и он говорит о страшной социальной несправедливости, воцарившейся в этом мире: «Мы ясно видим, как угри и змеи совокупляются между собой в одной куче. Папа и все прочее духовенство — это змеи, как их называет Иоанн-креститель, а светские государи и правители — угри. Ах, любезные господа, как славно разобьет бог старые горшки железным жезлом. Он сам возьмет в свои руки управление миром, ибо ему принадлежит вся власть на небе и на земле».
Конец власти князей и угнетению будет положен самим народом, ибо в недрах его зреет возмущение: «Всеми своими мыслями, словами и поступками вы вызываете возмущение, которое вам так ненавистно…Камень, отделенный от гор без помощи человеческих рук, стал огромен. Бедные миряне и крестьяне следят за вами».
Голос бога, который слышит Мюнцер, — это голос человеческого разума, стремящегося к установлению справедливости на земле, это голос тайных желаний угнетенного народа. Не о загробном блаженстве для праведных душ говорит он, а о правде и счастье здесь, на земле. Уже в этой проповеди теологический и мистический покров почти спадает с революционных воззрений Мюнцера. Мюнцер говорит о революции и ее неизбежности. Это она — тот камень, который поразит идола на глиняных ногах — неправедное царство мира сего. Поэтому неожиданно звучат заключительные слова речи, которыми он призывает князей на служение делу бога: «Чтобы все было совершено в надлежащем порядке, должны взяться за дело наши дорогие отцы, князья, исповедующие вместе с нами Христа». И тут же, твердо зная, что князья не только не исполнят это требование народа, но и будут противиться ему, он продолжает: «А где они этого не сделают, там у них будет отнят меч, ибо они докажут, что исповедывают Христа лишь на словах, но отрицают его на деле».
Призыв, обращенный к князьям, был лишь тактическим приемом со стороны Мюнцера. Кто позволил бы ему продолжать проповеди и напечатать эту речь, если бы в ней прямо говорилось о необходимости свержения княжеской власти? Проповедь эта была произнесена не столько для князей, сколько для возбуждения единомышленников и агитации в низах. Недаром Мюнцер настойчиво добивался опубликования проповеди. Фридриха не особенно встревожила речь альтштедтского проповедника, — не было ли это просто бредом фанатика? Но его брат быстро оценил агитационное значение этой проповеди, и по указу герцога Иоанна типограф Николай Видемар из Эйленберга, печатавший сочинения Мюнцера, в наказание был изгнан из Саксонии.
В эту пору, как показывают события ближайших дней, Мюнцер сделался почти полновластным хозяином Альтштедта.
К концу июля альтштедтцы получили сообщение о происшествии в местечке Шенверда. Рыцарь Фридрих фон Вицлебен еще раньше запрещал своим подданным посещать проповеди Мюнцера, но его не слушались. Тогда он, собрав «многих конных и пеших и хорошо вооружившись», напал на местечко Шенверда, взял многих жителей в плен, отнял у городка дарованные ему ранее привилегии, а также ограбил церковь. Большей части обитателей Шенверда однако удалось бежать, и они, лишенные крова и имущества, бродили по окрестностям, жалуясь на произвол и насилия рыцаря. Появились эти несчастные и в Альтштедте и у многих, встретили горячее сочувствие. Жалобы шенвердовцев подлили масла в огонь и без того раскаленной альтштедтской печи. А тут еще распространилось известие, что скоро в Альтштедт прибудет амтман из Зангергаузена и потребует выдачи ему беглецов и что Цейс, якобы одобрявший действия рыцаря, уже дал согласие на выдачу шенвердовцев.