В ужасе беглецы бросились к Мюнцеру, умоляй его о помощи и покровительстве. И Мюнцер обещал защитить их. Ему, очевидно, не верилось, что Цейс мог дать такое согласие рыцарю, зная настроение своих граждан. Но вскоре к стенам Альтштедта действительно явился сам «безбожный» рыцарь Фридрих фон Вицлебен и заявил, что шоссер дал приказ: «Если амтман из Зангергаузена или другое уполномоченное лицо прибудет в Альтштедт, то обязаны выдать ему людей по закону». Когда об этом донесли Мюнцеру, он вне себя от ярости воскликнул, что правители не только «поступают против веры, но также против естественного закона, за это надо их душить, как собак».
Он осаждает шоссера письмами, в которых требует «наказания безбожного рыцаря», возмущается поступками Цейса и снова предупреждает князей о растущем гневе народном.
Шоссер находился в жалком положении: он не только потерял власть над городом и округой, но не был уверен и в своей собственной безопасности. Его подозревали в стачке с врагами евангелия, за каждым его шагом бдительно следили. Когда он, по приглашению амтмана из Зангергаузена, отправился 24 июля в город, об этом немедленно стало известно альтштедтцам. Среди горожан пронесся слух о готовящемся нападении на Альтштедт. В течении одного часа горожане, главным образом подмастерья, много пришлого народа, женщины, вооружились и вышли на улицы. Мятежники пытались снова ударить в набат, но этого не допустили. «И так обстоит у нас дело, что смеют они выступать пробив начальства и против господ; говорят, что они принимают близко к сердцу поступок фон Вицлебена и подражают ему», — доносил Цейс герцогу Иоанну о новых событиях в Альтштедте. К этому донесению он приложил последние письма Мюнцера, чтобы лишний раз показать, кто главный виновник всех альтштедтских беспорядков.
Неизвестно, как поступил бы герцог после этого донесения шоссера, но относящиеся к этому времени предательские выступления Лютера понудили князей к более решительным действиям против Мюнцера и его сторонников.
Лютер все время внимательно следил за деятельностью магистра Томаса. Он возненавидел его давно, когда еще Мюнцер сошелся с цвиккаускими пророками, которые потом внесли смуту в резиденцию Лютера — Виттенберг. Эта ненависть усилилась, когда Мюнцер, опередив Лютера (в 1523 году), реформировал церковное богослужение. Не мог же общепризнанный вождь реформации в этой важной области остаться в роли подражателя… У Лютера оставался единственный выход — принять меры, чтобы новшества Мюнцера не дошли до широких масс, пока он сам не об’явит о реформе церкви. Именно поэтому он настойчиво добивался, чтобы князья запретили Мюнцеру печатать свои сочинения.
Этот ход Лютера был раскрыт Мюнцером в его защитительной речи: «Действительно вся страна может свидетельствовать о том, что бедный, нуждающийся народ всеми силами стремился к истине, что все улицы были полны народа, собравшегося со всех сторон, чтобы послушать, как в Альтштедте было установлено богослужение, как пелись стихи библии и как про-поведывали. Если бы он (Лютер) даже лопнул от зависти, то и тогда ему не удалось бы сделать этого у себя в Виттенберге. По этому интересу к богослужению на немецком языке видно, как благоговейно народ относится к нему. Это так рассердило Лютера, что он прежде всего добился от своих князей запрещения печатать мое богослужение».
Лютер имел еще более веские причины для беспокойства: умеренный реформатор почувствовал, что движение выходит из очерченных им границ. Поднимают голову угнетенные массы, и нависает угроза над всем существующим социальным строем.
Все попытки Лютера заставить Мюнцера явиться к нему в Виттенберг не дали результатов.
Революционные волнения в Альтштедте и его окрестностях, успешная пропаганда учения Мюнцера в других городах побудили Лютера к решительным действиям.
В конце июля он опубликовал «Послание к саксонским князьям о мятежном духе» — политический памфлет, который по существу являлся доносом.
«Я написал это письмо вашим княжеским светлостям лишь по той причине, что услышал, а также и понял из писаний, что этот дух не хочет остаться при словах только, но думает пустить в дело кулаки, силою восстать против власти и таким образом устроить настоящий бунт. Хотя я понимаю, что ваши светлости сумеют держаться в этом деле лучше, чем я мог бы посоветовать, все-таки мне, как усердному подданному, следует сделать все, возможное с моей стороны, и потому я всеподданнейше предостерегаю и прошу ваши светлости посмотреть на это дело серьезно и, исполняя долг правителя, не допускать до такого беспорядка и предупредить восстание… Поэтому, ваша светлость, здесь нельзя ни раздумывать, ни медлить, ибо бог потребует ответа в таком предосудительном употреблении заповедного меча. Невозможно было бы оправдать перед людьми и перед целым светом, что ваши светлости могли терпеть такую мятежную и святотатственную силу».
Этим посланием Лютер хотел также обелить себя в глазах своих господ от всяких подозрений в сочувствии мятежным настроениям народа. Совсем недавно, когда его бывший друг и единомышленник Карлштадт оказался совращенным анабаптистами, он порвал с Карлштадтом решительно и бесповоротно. Карлштадт ничем не мог заслужить прощения. Ему не помогло и опубликование ответа Мюнцеру на адресованный жителям Орламунда призыв примкнуть к союзу, в котором Карлштадт в угоду Лютеру всячески пытался дискредитировать Мюнцера. «Мы не хотим прибегать к помощи ножей и копий, — писал Карлштадт. — Против врагов следует быть вооруженным панцырем веры. Вы пишете, что мы должны примкнуть и соединиться с вами; если бы мы поступили так, то не были бы более свободными христианами, но стали бы в зависимость от людей. Это причинило бы евангелию горе, а тираны начали бы торжествовать и говорить: «Они хвастают служением единому богу, а теперь соединяются друг с другом, так как бог их недостаточно силен, чтобы защищать их».
Лютер готов был на все, даже на предательство близких друзей, чтобы только не потерять милости своих князей. Больше всего он боялся, чтобы его не заподозрили в сочувствии, революции. После, в «Ответе на обвинение герцога Георга в подстрекательстве к мятежу», он писал: «Младенец лет семи и тот поймет, по-христиански ли учит тот, кто говорит, как я в моем письме: терпите, уступайте, поступайтесь и телом и имуществом вашим, не восставайте, ради Господа, против начальства и против насильника (да так и поступали благочестивые изгнанники); в свидетели призываю я всех благочестивых христиан, всякого разумного человека…»
Но проповедь терпения и миролюбия относилась только к простому народу, за князьями он оставлял все средства расправы с неугодными им подданными. В «Застольных речах» Лютера опубликован следующий любопытный разговор: «Доктор, — спрашивали его, — можно ли умерщвлять анабаптистов?» — «Смотря по обстоятельствам, — отвечал Лютер. — Существуют анабаптисты — бунтовщики: князь может предать их казни; существуют анабаптисты-фанатики; необходимо удовлетвориться их изгнанием».
Лютер окончательно определил свою позицию. Его и Мюнцера разделяла теперь пропасть. Ни о каком соглашении между ними не могло быть и речи. Победа для одного лагеря означала гибель другого.
Лютер хотел заставить замолчать своего противника — эту «альтштедтскую фурию», и не стеснялся в средствах. Под влиянием доносов и происков Лютера герцог Иоанн вызвал Мюнцера к себе на допрос. Опасность, угрожавшая Мюнцеру, была велика, но, несмотря на это, первого августа Мюнцер мужественно отправился в Веймар.
Мюнцера попытались обвинить в ереси, — это был наиболее удобный повод для расправы с неугодным человеком. Однако в диспуте с доктором Штраусбм и августинскими монахами, происходившем в присутствии герцога, Мюнцер сумел отвести все обвинения, высказав блестящее знание священного писания. Вместе с тем. Мюнцер вовсе не скрывал того, что он идет дальше Лютера в своих реформационных стремлениях: «Если единомышленники Лютера не хотят итти дальше нападок «а священников и монахов, то им незачем и браться за дело». Он признался в существовании основанного им союза, назвав его «союзом против тех, кто преследует евангелие». О действительных целях союза он, конечно, умолчал. Он упорно отрицал обвинение в том, что им произносились речи, поносящие князей и княжескую власть. Мюнцер не счел нужным раскрывать все свои планы перед врагами.