Шоссер Цейс и на этот раз занимал двойственную, колеблющуюся позицию. Он не подтвердил обвинений против Мюнцера в оскорблении их княжеских светлостей, хотя и признавал, что «речи магистра были слишком сильны», но в то. же время он назвал Мюнцера единственным виновником альтштедтских волнений 13–14 июня и действительным организатором союза.
Члены магистрата перед лицом владыки края предали своего проповедника, которого недавно поддерживали. Они говорили, что вместе с шоссером и шультгейсом «были бедными неразумными людьми, все, что они сделали, к тому подстрекнул их проповедник».
Герцог осудил попытку своих подданных образовать союз для защиты евангелия: «Вы должны знать, что их курфюршестская и княжеская милости не препятствуют своим подданным слушать евангелие, бог лишь желает, чтобы оно всюду проповедывалось в правде и чистоте, поэтому не было никаких причин для образования подобного союза».
Городским жителям категорически запрещалось участвовать в подобных союзах. Мюнцера отпустили пока беспрепятственно, но ему было предложено «сидеть спокойно» впредь до окончательного решения Вопроса о нем. Герцог хотел предварительно заручиться указаниями курфюрста, что предпринять в отношении этого человека, который, как было установлено на допросе, «призывал народ к заключению союза и совершил еще другие подобные бестактные проступки».
Говорили, что после допроса Мюнцер был бледен и охвачен внутренней дрожью. Во всяком случае, Мюнцеру стало понятно, что если его планы обнаружатся до конца, то пощады ожидать ему нечего. Нельзя было рассчитывать и на защиту городских властей Альтштедта, которые явно старались оградить себя от всяких подозрений.
Маленький, бедно одетый человек, которому угрожала немилость герцога, покидал замок, сопровождаемый оскорбительными шутками слуг. Духовенство из князей насмехалось над его учением. Когда Цейс с притворным участием спросил магистра, как он себя чувствует, Мюнцер мрачно ответил, что, видимо, искать пристанище ему придется в другом княжестве.
Шоссер, шультгейс и члены магистрата по возвращении в Альтштедт немедленно об’явили о роспуске союза и взяли с Мюнцера клятву, что он не покинет города и по первому требованию явится к князьям на окончательный разбор его дела.
Больше всего возмутил Мюнцера княжеский запрет издавать его сочинения. По этому поводу Мюнцер заявлял во всеуслышание: «Если саксонские князья таким образом желают связать мне руки и воспрепятствовать мне письменно выступать против Лютера, то я сделаю им худшее из того, что могу». Об этом Цейс, конечно, не замедлил донести герцогу.
Несмотря на явную безнадежность своего положения, Мюнцер не прекратил борьбы. Он просил у курфюрста разрешения печатать свои сочинения, выражал готовность изложить свое учение беспристрастному суду, а наряду с этим всюду проповедывал свои взгляды и призывы к борьбе. Городские власти не знали, как заставить Мюнцера замолчать. Из писем князей видно, что их не оставлял страх перед восстанием горожан и кровопролитием. Вместе с тем становилось ясным, что они используют первую же благоприятную ситуацию, чтобы избавиться от мятежного проповедника.
Мюнцер понял, что магистрат готов предать его, и, видимо, опасался, чтобы его приверженцы не были спровоцированы на преждевременное открытое выступление против князей и потом уничтожены.
В ночь с 7 на 8 августа, нарушив обещание, данное городским властям, Мюнцер бежал из города. Он оставил магистрату письмо, в котором увещевал не преследовать его, — он исчезает только для исполнения дел, связанных с его священническим саном. Этим он подал надежду на скорое свое возвращение и таким образом избавился от погони.
Мюнцер скрылся вовремя. Через три дня пришло предписание курфюрста доставить к нему альтштедтского проповедника на допрос.
В «Защитительной речи» Мюнцер писал: «Когда я явился с допроса в Веймаре, я думал проповедывать грозное слово божие; тогда явились члены городского совета и хотели выдать меня величайшим врагам евангелия. Услышав об этом, я не мог оставаться долее; я отряс прах от ног своих, ибо увидел собственными глазами, что они гораздо больше почитали свою присягу и обязанности, чем слово божие»,
Город Мюльгаузен
Мюнцер… «решил сделать из Тюрингии центр движения для Северной Германии».
В Мюльгаузене Мюнцер опубликовал свое новое произведение «Разоблачение ложной веры безбожного мира» — настоящий революционный манифест, в котором религиозные вопросы отступают на второй план перед требованием коренных социальных преобразований.
В заглавии этой книги он именует себя «Мюнцер с молотом» и выступает в полном сознании своей исключительной миссии освободителя. Он требует повиновения себе, как пророку, о котором в библии сказано: «Не говорит ли господь, что слово его как огонь и как молот, разбивающий скалы». В качестве эпиграфа к своему сочинению он берет изречение пророка Иеремии: «Знай, что я вложил свои слова в уста твои, я поставил тебя ныне над людьми и над царствами, дабы ты искоренял, разбивал, рассеивал и опустошал, созидал и насаждал».
Вторая часть эпиграфа говорит о чаяниях народа и о вере Мюнцера в неизбежную победу своего дела: «воздвигнута железная стена между царями, князьями, жрецами и народом. Пусть воюют они — победа чудесно обратится на погибель сильных, безбожных тиранов».
Теперь Мюнцер смело выходит из сферы теологических споров в широкую область политической борьбы. Вопрос о «борьбе с безбожием», об утверждении «истинной веры» в его высказываниях сливается с требованием восстания против властей и всех вообще угнетателей.
Разоблачая «безбожных господ», Мюнцер уже понимает под этим термином не тех князей и помещиков, которые противятся церковным нововведениям реформации, а всех угнетателей: «В наши времена угнетатели по-настоящему терзают, истязают, тиранят и грабят свой народ и угрожают этим всему христианству, они безжалостно мучают и избивают своих и чужих, так что бог, видя борьбу своих избранников, не захочет и не сможет дальше взирать на этот ужас».
В то время как Лютер смиренно склоняется перед феодалами и учит народ повиноваться светской власти, Мюнцер смело развенчивает ее. Он говорит о временном характере этой власти, ссылаясь на слова пророка Самуила: «Бог дал миру в своем гневе господ и князей, он и уберет их». Срывая покров святости с учреждений светской власти, он открывает дорогу к восстанию против них. День справедливой расправы близок, ибо власти — это враги народа: «Они не что иное, как палачи и тюремщики, — в этом их единственное ремесло».
Оппозиция Мюнцера принимает ярко выраженный революционный характер, между нею и умеренной оппозицией Лютера вырыта пропасть. Томас Мюнцер об’являет об этом во всеуслышание: «Всем ясно, что они [священники] стремятся лишь к почестям и богатству. Поэтому ты, простой человек, должен сам просветить себя, чтобы они больше не обманывали тебя». Одновременно он отмежевывается от Лютера и «иже с ним, ибо они также продались господам и погрязли в плотской жизни».
Непосредственно к Лютеру обращены следующие его обличительные слова: «Почему так раздражительны и злобны «брат неженка» и «отец тихоход» [Лютер]? Кто домогается почестей и богатств, тот навсегда будет обречен богом на бесплодие. Поэтому все насильники, гордецы и безбожники должны быть низвергнуты со своих мест».