Томас спас медвежонка. Спрятав игрушку в кармане, он резко ударил по ней кулаком...
Тихоня не смог удержать крика. Заорал так, что, наверное, было слышно и за каналом. Боль была такой сильной, словно «розочкой» пырнули под лопатку, и острые края разбитой бутылки, распоров кожу и мышцы, прошлись по ребрам. Онемела левая рука. Томас не чувствовал половины своего тела. Повело в сторону — еле устоял. Возвращался прыжками на одной ноге, как мальчик, играющий в классики, но не на своё место, а к Михаэлю и его спасительному инвалидному креслу. Успел схватиться за ручку. В глазах потемнело, и перед ним поплыли серые пятна, большие и маленькие точки, запятые. «Не люб ты, Соболь, никому. Кроме меня», — подумал Томас, пытаясь улыбнуться.
Дорого же ему обошлась такая любовь...
Не хватало ещё проиграть...
Только перевел дух, а уже подошла его очередь.
Что делать? Томас мог стоять только на одной ноге. Опереться нельзя. Что ж, придется выкручиваться. Неловко допрыгал до стола, оставляя за собой нитку кровавых пятен. Присмотрел то, что лежало поближе — какую-то развратную в молодости старуху с глубокой глоткой. Ловко вытащил её из-под колоды карт и сбросил на пол. Как только игрушка разбилась, произошло чудо: Томас на себе испытал, что такое счастливое исцеление. Боль ушла мгновенно, и тело ему снова подчинилось. Усталость не исчезла, но после недавних нечеловеческих страданий её было легче переносить.
Посмотрел на горку бирюлек.
Да их стало меньше, но при этом ещё так много!
Возвращался на свое место, волоча ноги, дыша, как загнанный лошак.
Нашел взглядом Шульца.
Глаза их встретились.
Тихоня смежил веки и кивнул.
Михаэль ответил.
Игра продолжалась...
39 Выбор
Это был поединок на износ, измор, проверка воли и характера. Пришлось встретиться со всеми, с кем на жизненном пути поступил хорошо и нехорошо, и каждый отгрыз себе кусочек, выпил по глотку крови или, наоборот, преподнёс горсть таблеток. Время шло. Даже если чередовать хороших-плохих, всё равно после каждого успешного хода усталость, боль и невыносимая тяжесть наваливалась на плечи. Это не бирюльки снимались со стола — это прожитые годы чугунными чушками гнули его к земле. Томас потерял счет всему, он уже не мог понять, сколько ходов осталось до окончания пытки, в чем её смысл, и вообще что он тут делает. Мозг упорно отказывался мыслить и реагировать даже на первобытные раздражители: свет не слепил, жажда уже не мучала, дышал и то чудом.
Пятеро гадателей, окровавленных, шатающихся, словно угорелые, упорно продолжали подходить к столу, когда наступала их очередь. Досталось всем. Даже у Михаэля на лбу выступил кровавый пот. Томас не знал, что это не просто красивая метафора, а самый наиреальнейшие анатомический факт. К тому же Шульц не мог усидеть в своем кресле — постоянно ерзал, поправлял-сдвигал свои перебитые ноги, привставал и снова садился.
Он страдал...
Как и все игроки...
Только сейчас до Томаса дошел истинный смысл благородства пруссака! Томас — хороший игрок и если его лишиться, то остальным пришлось бы тянуть чужие бирюльки! Поэтому оставшиеся гадатели уже не желали друг другу неудачи, а поддерживали соседей взглядом, жестом, бодрящим вскриком. Каждый видел своё победное решение, и оно не пересекалось с игрой противников, не мешало им. Наоборот, снимая лишние стеклянные статуэтки, гадатели расчищали другим путь, помогали друг другу. В этой хитрой забаве можно было проиграть, но при этом участникам церемонии позволялось достичь своей истинной исконной личной цели. Томас пытался докопаться до пурпурного пастушка. Он был уверен, что остальные также видели нечто важное, личное, интимное. Этот цветок папоротника символизировал их конечную загадку, их желание. Сорвать его можно было только упорством, мужеством, умением терпеть нечеловеческие страдания, собрав всю волю в мертвый узел, со всей концентрацией физических и моральных сил. Каждый игрок за столом совершал марш-бросок с полной выкладкой. При этом гадатели стремились к их личной победе, решали свою, понятную только им загадку. Другие б на их месте давно бы сдались, но жребий привел в Городок упорных, мужественных, сильных духом, способных на подвиг игроков.
Томас продолжал сражаться, где-то на периферии своего сознания удивляясь тому, как он вообще ещё держится? Никогда ему не было так плохо, как в эти сначала часы, потом минуты и секунды. Даже когда в его печень вонзился клинок Шульца-старшего, боль была слабее...