Алена Сак.
Вот до кого не дотянулись мои загребущие ручонки... А все равно девка пропала! Сидит, кропает по ночам листик за листиком, листик за листиком: «В нашем грешном мире нет ничего слаще приятных воспоминаний: оникак бесконечная сосательная конфета — вкусная до одури — но ещё, я вам скажу, слаще делиться ими». Ох, бедолага, и ты туда же? Зачем тебе оно? Зачем? Хвосты, пятачки, рога эти... Держалась бы подальше от всего этого... Хорошо, что есть на белом свете такие добряки, как Томас... Поднимут стеклянную чернильницу, спрячут и прихлопнут ладошкой, при этом забив миллион гвоздей в свое сердце...
...Луна на небе, но при этом она в Тельце...
Так бывает. Правда, Томас? Яйцо-утка-гусь...
Что говорила Тоня? Это хороший знак? Как там пишут в желтых газетках? «Знак материальной стабильности, настойчивости и усердия, поэтому это самое благоприятное время для проведения финансовых операций и сделок». Сделок... Да, мне нужна сделка... Хорошая, выгодная... И я готов терпеть... Потерплю чуть-чуть... «Вложение в ценные бумаги обязательно приведет к получению дохода». Посмотрим... Мы же оптимисты...
Стеклянная белка. Рыжая. С хвостиком и кисточками на кончиках ушей. Это — Костя Иванов, человек с самой русской фамилией из всех возможных. Он достроит свой бункер... и... Надо же, подвал пригодится! Только не от наводнения или мародеров спасёт, а от...
Снарядов, мин, «карандашей»...
В построенном Костей убежище спрячется вся его семья: детки, супруга, мама, любимая теща. Под бетонными перекрытиями, глубоко под землей они окажутся в безопасности...
Нет, этого не может быть! Скорее я поверю в летающие над Городком мешки с мукой, чем в далекое завывание «градов» и через минуту треск-гром-смерть с небес... Это уже бред смертельно уставшего Томаса... Израненного, истерзанного, умирающего от потери крови... Всё это сон — подобное не может быть реальностью в наше время. Все подвиги уже совершены! За сто лет перед Томасом прошло столько горя и страданий простых людей... Обычные людишки своими животами, душами, тихим героизмом и ратным трудом заслужили право чтоб их внуки и правнуки не знали войны... Это — бред, сон, усталость! В голову просто лезут давние самые потайные страхи. Они всему виной...
А что ждет Костю? Как припекло — пошел воевать. Подобные ивановы не могут спать спокойно, когда ложь и несправедливость, когда слабых бьют, дети плачут, и собаки на цепи с ума сходят перед тем, как осколки милостиво вспарывают им брюхо. Когда настаёт самый важный в твоей жизни час, и вопрос ставится по ребру — таксисты садятся за руль бээмок, рудокопы копают окопы, а переводчики с английского на русский переводят с одиночного на автоматический. Иначе никак. Иначе — смерть и вечный позор.
Плохо будет у Кости... Это когда строил бункер, тогда был чистеньким, а после встречи с Томасом стал обычным, как все... Правильно говорил Князь: «Святость — это временная категория». Сегодня ты в белоснежных одеждах, но завтра наступит завтра... А мы все грешны, с какого боку не посмотри... Пиковые отродья таких как Костя обожают... Изгаляются, пользуясь беспомощностью. Приняли. Подвал, железными прутьями по ребрам, провода и магнето-динамо — «позвонить по телефону» называется. Электричество — дугой от виска до виска, через глазные яблоки, вспенивая мозг. Коронки накаляются, обжигая до волдырей язык — потом есть невозможно, только воду пьешь... Волосы топорщатся, слюна брызжет с трясущихся губ. Запах зажаренного мяса. Человеческого мяса. Горелого. Вытерпеть такое невозможно. Но он будет терпеть. Изо дня в день, изо дня в день... Дожидаясь своей очереди, а в часы после пытки и до пытки, проваливаться в короткое забытье сна, слушая потом доносящиеся из-за стены стоны-крики-вопли своих друзей, ставших ему в тех проклятых казематах братьями...
Томас твердой рукой сделал одно движение, поднял спицей белочку и раздавил на груди. Когда стекло хрустнуло, Тихоня испытал всю концентрированную боль за те недели пыток, изматывавших Иванова. Томас ослеп — глазные яблоки чуть не сварились. В нос ударила вонь жженых волос. Он орал без остановки, во всю силу, сколько позволял набранный в легкие воздух. Кричал, медленно поворачиваясь и, ничего не видя кроме огненно-белого света, отпечатавшегося на сетчатке глаз. Ревел матом, шагая от стола. Ревел, остановившись за меловым кругом.