Мужчина выглядел так, словно он был в кабинете один, и ни одного произнесенного Ханом слова не слышал.
– Есть другие вещи, которые могут быть интересны человеку, оказавшемуся на войне. – Хан помедлил и слегка наклонился вперед. – Их можно добиться проще, чем бегая по лесам и размахивая ножом. Но для этого нужно договориться со мной. Уверен, что если мы познакомимся ближе, у меня найдется что предложить тебе.
Мужчина вновь опустил голову, затем поднял ее и принялся смотреть в сторону.
– Чего ты хочешь? – Хан встал и подошел к пленнику.
– Хочу, чтоб ты сдох! – в ярости выплюнул тот.
Неожиданно на Хана накатила усталость. Он вспомнил предшествовавшие три года, вспомнил тех, с кем сражался, и тех, кого потерял. Вкус теплой воды с примесью ржавчины и болотной тины некстати проступил на губах.
Хан медленно улыбнулся.
– Почему ты думаешь, что наши желания расходятся?
Человек ничего не ответил, только смотрел с ненавистью.
– Отведите его наверх, пусть поест и приведет себя в порядок. Попытается убежать – стреляйте, – бросил Хан, обращаясь к охране. – Не убивайте, но сделайте больно.
Солдаты почтительно поклонились и увели пленника.
Хан вернулся за стол и, усевшись в кресло, откинул назад голову и закрыл глаза.
***
– Я все равно ничего тебе не скажу.
Человек смотрел на него с настороженностью загнанного животного.
Столовая не уступала гостиной и кабинету – просторная и прекрасно обставленная, она создавала ощущение тепла и уюта. Устроившись на удобном стуле во главе стола, Хан смотрел на пленника, сидевшего справа, перед полной тарелкой, ни разу за полчаса, что он находился здесь, не притронувшегося к еде.
– Как тебя зовут? – промокнув губы салфеткой, спросил Хан.
Человек молчал.
Хан плеснул вина в узкий высокий бокал и окинул пленника взглядом.
– Мой врач был нелюбезен?
Пленник дернул ногой, перевязанной чуть выше колена. Пулевое ранение, оценил Хан. Пуля прошла в миллиметре от коленной чашечки. Стрелял Элайджа.
– Я сказал тебе, чтобы ты не пытался бежать отсюда.
– Ты сказал своим псам, чтобы меня пытали, – огрызнулся пленник, пряча ногу под стол.
«Что ты знаешь о пытках», – пробормотал Хан на пенджаби.
– Как тебя зовут? – повторил он. – Или это тоже секретная информация?
– Я готов умереть... – вскинув глаза на Хана, вновь начал пленник.
– Последние трое суток я только и вижу тех, кто готов умереть, – перебил его Хан. – Ради разнообразия не согласишься выжить?
Темные щеки пленника слегка посветлели.
– Как у тебя хватает...
Хан отставил бокал и откинулся на стуле.
– Я возьму этот город в течение двадцати четырех часов, – тихо сказал он. – Я не знаю, где его тайные выходы, но проникнуть внутрь можно и через главные ворота. Правда, тогда потерь будет больше. Я знаю, чего вам стоило предыдущее наступление. Знаю, что город наполовину разрушен. Я знаю, что старое зернохранилище на окраине служит укрытием. Знаю, что после недавней атаки вход в него заблокирован. Я знаю, что там женщины, старики и дети.
Он замолчал, не отводя взгляда от пленника.
– Меня зовут Томас Хервуд, – сказал человек.
***
Ночь плотным сине-сиреневым одеялом давила на плечи.
Хан сидел на ступенях дома, слепо всматриваясь в горячий мрак.
– Они возненавидят меня, – негромко сказал подошедший Хервуд.
– Ты привыкнешь, – после недолгой паузы отозвался Хан.
Хервуд сделал пару шагов и уселся рядом.
– Зачем ты делаешь это? – потерев лицо ладонями и уставившись перед собой, наконец спросил он.
– Потому что я бесчувственное чудовище, созданное для того, чтобы мучить и разрушать, – ответил Хан, не оборачиваясь.
– Ты можешь сказать им правду.
– Какую правду? – Хан даже вынырнул ненадолго из охватившего его подобия оцепенения.
– Ту, которую ты рассказал мне.
– Это не правда, – Хан улыбнулся, – это сон, который я смотрю наяву.
Хервуд молчал.
– Когда все закончится, – проговорил он спустя минуту, – когда все закончится... Прошу тебя, не оставляй меня с ними.