Хан шевельнулся, опершись на деревянную ограду крыльца.
– Ты сказал, что там твоя дочь.
– Ей будет лучше, если она не увидит моего позора.
Хан обернулся к нему.
– Так это твое наказание?
Хервуд выдержал его взгляд.
Очень медленно Хан сказал, выделяя каждое слово:
– Ты просишь, чтобы я следующей ночью вошел в твой город и занял его, отрезав повстанцев от складов с оружием и запасов еды и воды. Чтобы я вывел из города стариков, детей и женщин и отправил в дальнюю часть провинции, где нет войны. Чтобы я не дал защитникам города ни единого шанса. И чтобы я всех их оставил в живых.
Хервуд молчал.
– Взамен ты хочешь, чтобы я скрыл от них, кто выдал мне ваши тайны, и сделал вид, что всю информацию мне добыли мои собственные шпионы.
Никакого ответа.
– А после, когда мирные жители окажутся в безопасности, ты хочешь, чтобы я убил тебя и бросил твое тело здесь.
Хервуд дрогнул и отвернулся.
– Если они найдут тело... Это будет выглядеть так, будто твои люди поймали меня и прикончили сразу. Если... оно окажется среди других убитых, – проговорил он тихо, – они поверят.
Звук отдаленных выстрелов нарушил долгую тишину.
– Хорошо, – сказал Хан, поднимаясь. – Я сделаю то, о чем ты просишь меня. Обещаю.
***
Последний автобус уехал в три пополудни. Хан дождался, пока, подпрыгивая на ухабах, он скроется за поворотом, и прислонился к покрытой пылью стене зернохранилища.
– Вы свободны до вечера, – сказал он, отпуская охрану, и некоторое время отрешенно слушал, как их шаги стихают вдали. Он усмехнулся. Не надо было видеть их лица, чтобы знать, что они встревожены и недовольны. Им не нравилось то, что он делал, как не нравилось и оставлять его здесь – в лесу могли оставаться диверсанты, да и город не был полностью безопасным. Но приказы Хана не обсуждались.
Как же он от всего этого устал.
– Спасибо, – сказал вышедший из-за сарая Хервуд. Хан обернулся и посмотрел на мужчину.
– У нее твои глаза, – сказал негромко и двинулся вперед, не оглядываясь.
Они вышли в просторный огороженный кирпичной стеной двор и остановились. Хан оторвал взгляд от лица Хервуда и посмотрел на горизонт, туда, где исчез автобус. Недалеко от них в бесконечном мареве темнели фигуры солдат.
– Предатель не может просить о милости, – голос Хервуда был невыносимо громким в накрывшей город тиши. – Но я прошу – не мучай меня. Просто...
Он умолк, увидев, что Хан достал пистолет.
– Элайджа, который прострелил тебе ногу, попадает с тридцати метров в десятицентовую монету, – сказал он, снимая пистолет с предохранителя. – А я – с сорока пяти. Если бы я хотел тебя мучить, я бы прислал Аджита. Он хорош в обращении с холодным оружием, но у револьвера едва ли найдет курок. – Хан поднял голову.
Хервуд молчал.
– Ты не предатель.
– Это неважно, – Хервуд прямо смотрел на него. – Хан, ты обещал.
День постепенно клонился к вечеру, но жара, казалось, становилась сильнее. Этой стране не хватает нормальной зимы, равнодушно подумал Хан.
– Послушай, Томас, – сказал он, вновь посмотрев на Хервуда, – послушай меня, – Хан поднял руку, останавливая открывшего рот мужчину. – Послушай. Скоро наступит мир. Сегодня мы взяли Ноид, завтра войдем в Гургаон, а к пятнице будем в Дели. – Он замолчал, переводя дыхание. – Это будет долгий мир.
– Хан...
– Это будет долгий мир, – перебил его Хан, – но строить его будем не мы. Не я и не мои люди, – добавил он, увидев его изумленный взгляд.
– Что ты...
– Мы уйдем. Я больше года планировал это. На случай, если мы проиграем.
– Вы выиграли.
Хан улыбнулся.
– Мы проиграли.
Пистолет оттягивал руку. Хан отвел от лица влажную грязную прядь.
– После того, как будет взят Дели, и хаос немного уляжется… Мы исчезнем. Уйдем туда, где нас никто не достанет.
Хервуд смотрел на него недоверчиво.
– Куда вы уйдете?
– В космос.
...
– Криостазис? – судя по виду Хервуда, тот был готов поверить, что Хан рехнулся – от напряжения, жажды, усталости и жары.
– Я сам проектировал капсулы, – Хан кивнул и пристально посмотрел на него. – Разве это не то, чего ты хотел?
– Это спасение, – нерешительно проговорил Хервуд.
Хан покачал головой.