Все свидетельствовало о том, что никакого “Я” не существует вообще. То, что называется личностью человека, на самом деле существует не дольше, чем тот сиюсекундный контекст, в котором она раскрывается. И когда этот контекст кардинально меняется, от предыдущего “Я” не остаётся ничего. Вероятно, догадался Томет, именно поэтому все окружающие так отчаянно стремятся достигнуть в своей жизни регулярной повторяемости всех явлений, прилагая усилия для того, чтобы каждое следующее мгновение их существования было точной копией предыдущего — таким манером они всего лишь реализуют собственный инстинкт самосохранения, осуществляют сохранность самости, создают себе устойчивое, неизменное во времени, значение.
“То, что мы называем самим собой, — думал Томет, бросая в чашку кубик льда, — в сущности, готово принять форму любого сосуда, в который его помещают, и раствориться без остатка в любом контексте… Как известно, даже убежденным и образованным атеистам снятся кошмары, в которых их пугают убедительные в своей подлинности черти. С одинаковой готовностью наша самость бросается отыгрывать любую доставшуюся ей роль — в любой абсурдной сцене, лишенной каких-либо связей с ее прошлым опытом, убеждениями и представлениями. Единственный остаток, который сохраняется во сне от реального субъекта — это его темперамент, обусловленный физической организацией вместилища...” Тут у него в памяти всплыла одна беседа с их офисным программистом (ограниченным позитивистом и конъюнктурщиком, как, впрочем, все айтишники, которых он знал) — и метафора обрела четкую формулировку: “То, что мы считаем вместилищем нашего “Я”, в сущности представляет собой пустой компьютер, способный принять абсолютно любую программу, выполнять которую он будет с одинаковой самоотдачей — для мифической предустановленной операционной системы под названием “EGO”, которая бы управляла запускаемыми внутри нее процессами, в этой архитектуре нет ни места, ни необходимости...”
Томет еще долго сидел бы перед чашкой, размышляя о вещах, на которые его навело воспоминание о сне, но тут кунжутное печенье, которое он макал в чай, отломилось и плюхнулось в чашку. Он чертыхнулся, поднялся из-за стола и стал собираться на встречу с психотерапевтом.
Кабинет врача располагался в старинном здании, вход в которое скрывали высокие вишни, приятно затеняющие небольшую аллею, упирающуюся в ступеньки крыльца. В комфортной и уютной приемной царила тишина. У стены в мягких полукреслах дожидалась своей очереди пара посетителей, поглощенных перелистыванием журналов. Перед дверью кабинета терапевта возвышалась стойка ресепшн, возле которой за монитором скучала блондинка с нефункционально гипертрофированными частями тела. В углу под окном на коврике дремала полосатая кошка.
По своей привычке, явившись на несколько минут раньше назначенного времени, Томет занял ближайшее кресло и принялся ждать своей очереди. Свободных журналов под рукой не оказалось. Ему оставалось лишь коротать время, наблюдая за присутствующими. Фокус внимания недолго искал точку остановки, двое пациентов, читавших журналы, не представляли для Томета никакого интереса – он воспринимал бы их как журнальные подставки, использующиеся для продажи дешевой прессы, если бы сами журналы, которые они изучали, не ассоциировались у него с рулонами туалетной бумаги. Взгляд Томета остановился на блондинке за стойкой – в ней жизни замечалось больше: уставившись на дисплей голубыми глазами, она периодически нажимала на кнопку мышки средней фалангой указательного пальца, увенчанного грандиозным ногтем. Похоже, она распределяла лайки в какой-то соцсети, повышая экзистенциальный уровень своему сетевому окружению. Это действие совершалось ею с удивительно стабильным интервалом, подобно идеально отрегулированному автомату конвейера. Приглядевшись, Томет обнаружил, что эту стабильность поддерживали вторичные манипуляции, осуществляемые ею в перерывах между кликами — после каждого нажатия на кнопку блондинка отправляла в свой рот багровую ягоду, которую вытягивала из розовой пиалы, располагавшейся слева от нее, затем дважды хлопала себя по щекам ресницами (как бы очищая сетчатку глаза от предыдущего визуального образа), после чего переходила к следующей картинке. Пока Томет любовался слаженной работой этого механизма, его мысли занимал лишь один вопрос: какую роль выполняли эти ягоды — являлись ли они компенсацией или подкреплением, в которых девица нуждалась при каждом лайке своих подружек?