Незаметно он погрузился в размышления: зачем он, собственно, сюда пришел? Да, у него стресс, и для психотерапевта он, несомненно, представляет богатый материал, однако — чего сам Томет хочет добиться этим посещением? Да, он мучается сомнениями в собственной идентичности, не говоря уже о том, что его восприятие окружающего мира далеко от адекватности — как он её помнит. "Но что я скажу ему? Что там, где другие видят деревья, я вижу даже не лес — я вижу какой-то биоценоз, если можно так выразиться? Что прошу его помочь мне обнаружить себя в бессмыслице, частью которой он и сам является? Черта с два он меня поймет. Теми словами, которые составляют лексикон их вдохновенного бухтения, невозможно выразить что-либо, кроме тех проблем, к которым они уже привыкли… и которые этим же языком и творятся. Я хорошо знаю, что даже когда оба собеседника разговаривают на общем языке, и один из них понимает то, что хотел сказать другой, все равно конечные картины у обоих будут совершенно различны. Причем, они при этом не будут противоречивыми — они просто будут совершенно чуждыми, находясь в разных концептуальных плоскостях… Как если бы кто-то излагал формулу нахождения точек Лагранжа, а его слова воспринимались бы как рецепт запекания яблочного пирога… О чем тут рассуждать?"
Задумавшись, Томет, как это уже случалось с ним в последние дни, куда-то провалился, потеряв связь с окружающей его обстановкой и совершенно забыв о том, где он находится. В реальность его вернул лишь повторный окрик девицы: “...Хансельв! Кто из вас Хансельв?” Томет поднял голову. ”Ваша очередь.” Он выбрался из кресла и поспешил в открывшуюся дверь.
Кабинет психотерапевта оказался довольно банальным: коврик — копия собрата из приемной, спокойная цветовая тональность и закругленные углы у немногочисленной мебели. Все способствовало созданию интимной и доверительной беседы, которая должна возвращать пациента в лоно здравого смысла. Больше всего к этому располагало рафинированно заурядное лицо самого психолога. Единственным ярким пятном в кабинете было открытое окно, в которое заглядывала ветка вишневого дерева, радующая глаз вкраплениями созревших ягод на фоне зеленой листвы, подсвеченной косыми лучами утреннего солнца.
Беседа началась предсказуемо скучно. Расспросив Томета о его предках и убедившись, что ни он, ни его родители не страдали от наследственных заболеваний, не злоупотребляли наркотиками, не были замечены в склонности к бродяжничеству и не ловились на кражах мелочи, психотерапевт профессионально понизил тон и предпринял попытку добиться от него рассказов о психологических травмах и шокирующих событиях из раннего детского периода. Однако, как Томет ни старался, ему не удалось облегчить терапевту его работу — повествовать оказалось не о чем.
Тогда доктор попросил его предельно тщательно изложить проблемы, с которыми он пришел. Несмотря на то, что Томет больше всего боялся именно этой задачи, справиться с ней ему удалось без особых затруднений — поведав в двух словах об обнаружении опухоли, он затем поделился событиями из своего прошлого и в несколько минут изложил наиболее волнующие моменты самого свежего своего опыта. Чем дальше он говорил, тем уверенней и спокойней становилось выражение лица врача — казалось, Томет пересказывает ему выученную наизусть главу из хрестоматии.
Когда Томет замолчал, терапевт выдержал паузу, к которой его обязывал сертификат, украшавший стену за его креслом, и сказал:
— Судя по вашей речи, человек вы образованный, поэтому буду говорить с вами без обиняков, — произнося эти слова, доктор изобразил на своем лице открытость и ободрение, — Если я правильно вас понял, все началось с момента обнаружения у вас этого образования? — он кивнул в сторону лба Томета.
— Да, — ответил Томет, — однако, мне кажется, что операция позволила мне лишь узнать о его влиянии, хотя сами изменения начались много раньше.
— Безусловно, так вам и должно казаться, — улыбнулся психотерапевт, — вы переосмысливаете свой опыт в категориях новых установок, с учетом новой информации, поэтому вам кажется (как вы правильно выразились), что он несет именно такой смысл. На самом же деле — давайте проведем мысленный эксперимент и представим себе, что было бы, если бы вы не посетили хирурга и не видели своей липомы? — он сделал акцент на этом слове, как бы подчеркивая, что ее следует трактовать так, и только так, — Ведь очевидно, что вы бы сейчас совершенно не беспокоились на счет того, что кто-то управляет вашими мыслями.
Томет покачал головой:
— Не совсем так, доктор. Скорее — совсем не так. Я не утверждал, что моими мыслями кто-либо управляет, у меня и в мыслях не было думать такое… — он кисло улыбнулся своему плеоназму, помолчал, подыскивая доступную метафору, и добавил, — С вашего разрешения, попробую такой образ: я не утверждаю, что в автомобиле появился новый водитель. Лучше сказать, что я не уверен в том, что сигналы на приборной панели адекватно отражают состояние машины и направление, в котором она едет. Не говоря уже о том, что ландшафт за окном я порой совершенно не узнаю.