К сожалению, этот эпизод был лишь фрагментом в череде недоразумений, возникающих, в частности, из-за того, что Томет никак не мог понять тот доходящий до преклонения пиетет, который остальные сотрудники испытывали перед знаковыми примитивами, повторяющимися в каждом их дизайне, угадывающимися еще до того, как взгляд успевал схватить общую картину. Томет пытался добиться от них ответа на вопрос: что они имеют против такого подхода, в котором из любого элемента схемы можно было бы реконструировать если не всю, то хотя бы значительную часть общей картины? В ответ ему в очередной раз напоминали, что дизайн не может и не должен быть самоцелью, имеющей собственный смысл, что он является не более чем средством доставки до целевой аудитории знаков и сигналов, указанных заказчиком в техзадании, что их клиентура ориентируется не на одиночных эстетов, а на широкую аудиторию, которая, в свою очередь, тем шире, чем проще и нерефлексивнее. Как всегда, его возражения оказались бесполезными, он опять остался в меньшинстве, не только никого не убедив, но даже не сумев объяснить значимость своего подхода. Этого, впрочем, стоило ожидать — с практической точки зрения он, безусловно, был неправ.
Томет вспомнил то настроение, с которым по окончанию обеденного перерыва он вернулся за рабочий стол. Ему никого не хотелось видеть, даже сам у себя он вызывал раздражение из-за того, что не смог сдержаться: и сам этот спор, и его финал, и причины, вызвавшие эту конфронтацию — все это было уже не в первый раз... Повторяемость этих однообразных диспутов вызывала у него досаду, которая усиливалась недавно возникшим подозрением, что для остальных сотрудников именно в этой предсказуемой цикличности заключается главное удовольствие. Ему даже казалось, что эта их любовь к шаблонным решениям, к бесконечному воспроизводству предсказуемого контента, выраженного в примитивных и конкретных знаках, происходит от того, что подобным образом они обретают уверенность в безошибочности своего восприятия окружающего мира, утверждая собственную адекватность…
Сидя за своим столом, погруженный в эти невеселые размышления, он облокотился на кулак левой руки — и тут же одернул голову обратно. Черт, опять он забыл про эту опухоль. Томет осторожно помассировал пальцем небольшой бугорок за левой бровью, возникший у него несколько лет назад и напоминающий о себе лишь тогда, когда он смотрелся в зеркало или задевал его рукой. И тут ему в голову пришла идея… которая давала понять, что последний спор раздосадовал его больше обычного: почему бы наконец-то не отправиться к хирургу? Не потому что пришла пора избавиться от этого нароста, а потому что это предоставит ему убедительный предлог пару-тройку дней не появляться на фирме, позволит ему отдохнуть от этих самодовольных прагматиков. “Конечно, по-своему они правы, — думал при этом он, — наша работа — это в первую очередь промышленный дизайн на потребу заказчиков, и лишь в самую последнюю — средство реализации чьих-либо эстетических установок.” Но именно поэтому он ощущал настоятельную потребность в антракте, в отдыхе от подобного регламента — для чего хирургическая операция будет не самым плохим предлогом.
Поэтому вечером он записался на прием к врачу, а утром следующего дня, позволив себе выспаться, не спеша собрался и отправился на прием. В настоящий момент он фланирующей походкой шествовал к клинике, где его, вероятно, ждала несложная косметическая процедура. Безоблачное утро радовало теплом, лица встречных прохожих светились довольством от утренного прогноза погоды, от уверенности в курсе национальной валюты и в самих себе. Неторопливо приближаясь к своей цели, Томет рассматривал встречающиеся по пути витрины, когда обнаружил, что проходит мимо хорошо знакомой ему букинистической лавки. Ему всегда нравился этот расположенный в полуподвале магазинчик — сколько он себя помнил, здесь всегда торговали книгами, среди которых нередко попадались замечательные экземпляры. Особое удовольствие от посещения этой лавки Томет стал испытывать после того, как перешел на электронный формат книг — теперь только в этом полуподвальчике, куда он мог спуститься с закрытыми глазами, рефлекторно наклоняя голову перед низкой притолокой, он мог насладиться любимым запахом типографской краски, нанесенной на раскатанную и подшитую в фолианты целлюлозу, прикосновения к которой поднимали со дна памяти вкус когда-то впервые прочитанных книг. Он привычно нырнул в дверной проем, ощущая внутри себя смутное подозрение, что в этот раз сделал это не без задней мысли отсрочить предстоящую хирургическую процедуру.