Привычно обойдя стеллажи с покетбуками и ярко иллюстрированными журналами, Томет остановился у прилавка с научпоп-литературой, среди которой рассеянно выбрал ближайшую брошюру — она оказалась посвящена патологиям насекомых. Разворачивая её, Томет понял — что привлекло его внимание: всю обложку занимало изображение фрактала — столь любимого Тометом представителя самоподобных множеств, к которым он апеллировал во вчерашнем диспуте… Что он тут делает? — подумал Томет, раскрывая брошюру посередине и оказываясь на главе, посвящённой какой-то напасти по имени “кордицепс однобокий”. Статья была проиллюстрирована фотографиями грибка, поселившегося на голове муравья, снимками спор, выросших из засохшего хитинового панциря мухи и организованных в какую-то сложную структуру (Томет вспомнил титульную иллюстрацию и понял причины, по которым ее выбрал художник). Бегло пробежался по тексту: “...клеточный механизм, сформированный грибом-паразитом, на химическом уровне подчиняет себе поведение насекомого, не затрагивая, однако, нервную систему.” Прочтя это, Томет закрыл брошюру и задумался, рассматривая фрактальную абстракцию. В голове крутилась мысль: “Интересно, как это — изменить целую систему поведения, трансформировать восприятие и переиначить всё целеполагание живого существа даже без прямого вмешательства в его мозги... А ведь, в сущности, работа дизайнера заключается в попытках добиться того же результата. Впрочем, не только дизайнера...” Он ещё раз полюбовался фракталом на обложке, затем вернул книгу на место и вышел на улицу.
Приближаясь к кабинету хирурга, Томет переживал о предстоящей операции намного больше, чем в самом начале своего пути. Впрочем, это его не удивляло. Ведущий здоровый образ жизни и редко испытывавший какое-либо недомогание, он не имел возможности привыкнуть к вмешательству в свой организм посторонних помощников или химпрепаратов, поэтому визит в подобное заведение не мог его не волновать (не говоря уже о физической боли, неизбежно сопутствующей всякой хирургии — ее Томет терпеть не мог). Поэтому, пока он поднимался по ступенькам, его мысли были заняты весьма приземленными рассуждениями: стоят ли предпринятые усилия того, ради чего он их осуществляет. Впрочем, никакой практической ценности они уже не имели — его рука уже толкала дверь с фамилией врача, за которой открывался хирургический кабинет. Нельзя сказать, что стилистика его интерьера воодушевила Томета и подняла ему настроение, однако в этой обстановке его мысли приняли иное направление. Монохромные, лишенные привычных живых оттенков, блики, которые стальные инструменты и приспособления, освещенные холодным светом бестеневой лампы, бросали на пластиковые подставки и хирургическое кресло, притупили его ощущения, оставив Томету из всего их многообразия лишь желание поскорее закончить процедуру.
Обходительность и такт, с которыми хирург принял Томета, свидетельствовали не только о врачебном опыте, но и о том, что настроение пациента его профессиональный глаз определил сразу. После недолгой беседы и поверхностного осмотра опухоли врач равнодушно пожал плечами, дал Томету на подпись какой-то бланк и кивнул в сторону разложенного кресла. Томет выдохнул, неуклюже взобрался на тугую поверхность и завозился, пытаясь куда-нибудь пристроить свои ноги. На ум тут же пришло воспоминание о посещениях зубного врача, он даже поймал себя на рефлекторном желании открыть рот, но тут его лицо накрыла какая-то простыня с хитрыми вырезами, над ухом стали противно лязгать перебираемыми металлическими инструментами, и он понял, что операция началась. Томет сцепил зубы и (забыв о тряпке) постарался не морщить лицо, помня удивленные вопросы, которые ему обычно задавали дантисты: “Вам больно?”. Пока Томет разбирался с собственной мимикой, стараясь дышать носом, как ему посоветовал врач, он не заметил несколько быстрых и точных уколов, с которыми ему ввели анестетик. Дожидаясь, действия анестезии, хирург прощупывал пальцами опухоль, делясь с Тометом своими заключениями: “Такие банальные липомы, как эта, — слышал Томет из-под простыни, — удаляются у нас в клинике десятками. Правда, чаще всего, — продолжал врач, звякая ланцетом, — с подобной ерундой к нам обращаются женщины… — тут Томет ощутил, что за его левой бровью начали чем-то осторожно ковыряться, — Мужчина к врачу не пойдет до тех пор, пока у него гангрена полноги не съест…”