Сон все не приходил, и вместо него лишь большую волю получало воображение. Она представляла, как Петр Александрович усаживает ее на колени, мягко и долго целует в губы. От его запаха у нее кружится голова, и, кажется, она вот-вот провалится в омут, но его руки крепко держат ее за талию, и ей будто открывается второе дыхание. Хочется говорить, но в груди все горит, и получается лишь с трудом делать вдохи и выдохи, перенося все невысказанные слова в прикосновения, дрожащими пальцами к его разгоряченной коже. Или он опускается перед нею, сжимает стан и двигается поцелуями по животу. У нее подкашиваются колени, и, звучно выдохнув, она приближается к его лицу. Прижимает к себе его голову, перебирает пальцами волосы и шепчет у самого уха «Родной, бесценный», чтобы прильнуть губами к нежной мочке, а от нее – к голубоватой жилке, бьющейся у виска. Девушка поняла, что не уснет, пока не получит хотя бы маленького разрешения своему томлению. Несмотря на полтора года во дворце, она все еще с улыбкой замечала за собой остатки институтской привычки – делать все тихо, опасаясь малейшего шороха. В гулком дортуаре каждое движение и случайный скрип кровати могли стать поводом для внимания любопытных подруг. Теперь же, среди шума дождя и просторного дома, она могла позволить себе даже тихонько стонать. Девушка откинула одеяло, спустила рубашку и сжала свой налившийся сосок. Представила, как на нем смыкаются желанные губы, и будто молния прошлась у нее под кожей, от сердца к животу. Она думала о том, как будет целовать его темные брови и ямочки на щеках, расстегивать пуговицы рубашки и припадать с неотступной лаской к груди и плечам. О том, что происходит дальше, у нее были самые неуверенные представления. Она мельком слышала, как фрейлины шептались о чем-то, что нужно мужчине от женщины, но сама не участвовала в таких разговорах – все больше времени она проводила за книгами, чтобы было о чем перемолвиться с ним на очередном салоне. Еще она слышала, что близость с мужчиной неизменно сопровождает боль, но, даже если оно так, это ее не пугало. Одна мысль о возможности доставить ему наслаждение перекрывала все остальные. Она готова была предаться ему полностью: сердцем, телом и всей своей жизнью. Она была бы согласна даже стать его любовницей, но мысль ввергнуть его во грех пугала ее, и тогда даже казалось правильным, что он ни за что на такое не пойдет, и она не станет для него соблазном. Нет, не об этом ей хотелось теперь думать. Пусть реальность непримиримо разводит их, но остается пространство мечтаний, где нет никаких правил, есть лишь ее жгучее желание и его прекрасный образ. Она все смелее ласкала себя трепетавшими пальчиками, представляя его руки на своей выгнутой спине, уголки его рта, дрожащие от удовольствия. Как его бледные ладони, что ей доводилось иногда разглядывать украдкой, и оттого она считала их наиболее близкими себе, гладят ее по лицу, а она прижимает их к губам. Изнемогающе медленно целует прожилки на его запястье.