Что-то слишком много поэзии для последнего утра… Гарденер мысленно извинился перед Бобби: сегодня придется поднять ее ни свет ни заря, но ведь это больше не повторится. Впрочем, будить оказалось некого. Телефон продолжал звонить, но без толку. Дзинь… дзинь… дзинь.
– Вызываемый абонент не отвечает, – сообщила телефонистка на случай, если Джим оглох или забылся и приложил трубку к заднице вместо уха. – Попробуйте повторить попытку немного позже.
Ага, разве что во время спиритического сеанса.
– Хорошо, – сказал Джим. – Желаю вам приятного дня, Элейн.
– Спасибо, Гард!
Он оторвал трубку от уха, словно та его укусила, и в испуге уставился на нее. На мгновение поэту почудился голос Бобби… Господи, так похоже…
– Простите, что вы сейчас ска?.. – только и выдавил он из себя, вернув трубку на место.
Но жизнерадостная Элейн уже отключилась.
Да, именно Элейн. Элейн, а не Бобби. Однако…
Почему «Гард»?
Джима никто так не называл, кроме…
А, ну да. «Скажите ей, это Гард».
Разумеется. Идеальное объяснение.
Но почему ему так не кажется?
Он медленно повесил трубку. Постоял у бензоколонки в отсыревших носках, заметно помятых штанах и незаправленной рубашке, глядя на свою длинную-предлинную тень. По дороге в сторону Мэна промчалась вереница мотоциклистов.
«Бобби в беде».
Может, хватит уже? Все это чепуха на постном масле – как она сама бы выразилась.
«Дружище, а кто тебе вообще сказал, что люди ездят домой только в Рождество? Она отправилась в Ютику, чтобы отметить Великий День Независимости с семьей, всего-навсего».
Ну да. Конечно. Скорее Джим устроится работать на массачусетскую АЭС, чем Бобби лишний раз сорвется в гости к родным. Энн ничего не стоит ради потехи сунуть несколько петард сестре между ног и поджечь.
«Значит, ее пригласили быть маршалом на параде… или даже шерифом, ха-ха! – в одном из тех скотоводческих городков, о которых она всегда писала. Дэдвуд, Эйбилен, Додж-Сити – что-нибудь в этом роде. Ты сделал все, что мог. А теперь доверши задуманное».
Его рассудок уже не спорил, махнув на все рукой. Только повторил заезженное: «Бобби в беде».
«Это просто отговорка, трус несчастный».
Или нет?
Неясное предчувствие превратилось в железобетонную уверенность. Чепуха или нет, на постном или сливочном масле, а внутренний голос продолжал твердить, что Бобби попала в серьезную передрягу. Нужно выяснить наверняка, а до тех пор… Как Гард уже сказал себе утром, океан все равно никуда не денется.
– Вдруг до нее добрались томминокеры? – произнес Джим вслух и разразился хриплым, испуганным смехом.
Сомнения прочь: он сходит с ума.
Глава 7
Гарденер приезжает
Шшшуххххх…
Он пристально смотрел вниз, на гладкие коричневые деревяшки, скользящие по снегу. Джим опустил взгляд, чтобы убедиться, что держит их параллельно друг другу, а не как сопливая девчонка, впервые увидевшая склон, – и уже не смог оторваться от завораживающего движения искристой белой полосы между лыжами, стремительно летящей назад. Почти загипнотизированный, он очнулся только от крика Анны-Мари:
– Гард, берегись! Смотри!
В голове туман, как после крепкого сна. До Джима с трудом доходит, что он глазел вниз, на бегущую сверкающую полосу куда дольше положенного.
Анна-Мари визжит:
– Поворачивай, Гард! Поворачивай!
И снова что-то кричит – кажется, советует ему падать. Просто взять и упасть? Боже, так можно и ногу сломать!
В эти последние, считаные секунды до жуткого столкновения Джим по-прежнему не понимает: как все могло так быстро пойти наперекосяк?
Каким-то образом он умудрился съехать с накатанной дорожки влево. Теперь сосны и ели с тяжелыми от налипшего снега голубовато-сизыми лапами проносятся в каких-нибудь трех ярдах от него. Левая лыжа чудом не натыкается на торчащий острый валун. Джим холодеет от ужаса: он больше не управляет собой, он забыл все, чему его научила Анна-Мари и что казалось детской забавой на склонах для новичков.
И вот он мчится на скорости… двадцать миль в час? Или тридцать? Сорок? Ветер обжигает лицо. Линия деревьев у края лыжни «Прямая стрела» стремительно надвигается. Между тем его собственная лыжня – уже не прямая, а плавно изогнутая диагональ. Этого вполне хватит, чтобы убиться. Скоро он совсем покинет лыжню, а потом остановится, и можно спорить на что угодно, это будет очень быстрая остановка.
Анна-Мари снова что-то кричит. «Повернуть»? Она что, серьезно? Гарда сейчас хоть озолоти – он даже затормозить не сможет, а тут… «повернуть»!